Однако, самое интересное заключалось в том, что количество награбленного позволило семейке поменять приоритеты.
Пьянство уступило первенство жадности.
«Доблестные победители» открыли в Пихтовке торговлю товарами, бывшими в употреблении у врага, добИтого в «собственном логове».
Как вещали репродукторы, напоминавшие формой большую чёрную тарелку и именуемые в Пихтовке «тарелочками»
У победителей, облачённых в трофейное бельё, на лицах светилось чувство собственного превосходства и нескрываемого презрения ко всем жителям Пихтовки и Берлина.
Война подняла их материальный и моральный уровень на недосягаемую высоту!
Особенно если линией отсчёта иметь в виду развалюху.
Когда мне было примерно 10 лет, в мою жизнь вошёл ещё один прекрасный человек.
Я познакомилась с Дорой Исааковной Тимофеевой, политической ссыльной, потомственной Ленинградкой, прошедшей сталинские лагеря.
Она, как и Анна Исаевна Дорфман, одарила меня своей дружбой.
Мою сестричку Броню она называла чалдонкой, имея в виду её Сибирское происхождение, а мне рассказывала, что такое на самом деле Сталин и сталинизм.
Рассказала, как и за что она попала в Сибирь.
Дора Исааковна работала в научно-исследовательском институте.
Однажды, (это были 37-е годы) мирно беседуя, одна сослуживица спросила Дору Исааковну какой бы вариант она выбрала: самой быть арестованной, или носить передачи мужу…
Так как Дора Исааковна любила своего мужа, то ответила, что выбрала бы первый вариант, если бы уж такая беда должна была случиться в её семье…
Через несколько дней Дора Исааковна Тимофеева, научный работник, биолог стала «врагом народа» и на долгие годы была оторвана от жизни и вела борьбу за выживание в среде уголовников, убийц, а также невинных, как она сама, людей.
Увы! Через некоторое время такая же судьба постигла и её мужа, и они никогда больше не встретились, так как муж живым из лагеря не вернулся.
С Дорой Исааковной мы поддерживали связь и после ссылки.
В мои лучшие годы, когда я училась в Ленинграде, она, влюблённая в свой город, вернулась из ссылки после смерти ненавистного ей тирана и снова получила возможность жить в Ленинграде. Она устраивала для нас экскурсии и дарила нам красоту этого несравненного города.
И, как в доброй сказке, она была гостьей на моей свадьбе в Ленинградском Дворце Бракосочетания на улице Петра Лаврова.
Потом не лучшие мои годы в Минске незаметно потушили переписку и я с печалью думаю о том, что никогда больше не увижу и не услышу Дору Исааковну, встреча с которой явилась вторым подарком моей судьбы.
Так получилось, что я ничего не знаю о ней. А значит, мне не пришлось быть на её похоронах, и поэтому во мне ещё долго будет жить неясная надежда на то, что она долгожитель и продолжает жить в своём любимом Петрограде.
Я не хочу наводить справки и не хочу знать, когда её не станет, или…уже не стало.
Иногда хочется не знать…
СОН ПЯТЫЙ.
– ГОСПОДИ! Почему ты никого не карал и никого не спасал, когда дети твои миллионами истребляли друг друга?
– Я давал им свободу выбора.
– Почему допускаешь ты, ГОСПОДИ, что толпы идут за безумцами и, выполняя их волю, убивают друг друга?
– Чтобы знали, что у них есть свобода выбора!
– Не идём ли мы к концу света, ГОСПОДИ?
– НЕТ… ИЛИ ДА… смотря как, используете вы СВОБОДУ ВЫБОРА…?!
Был ещё один человек, осветивший пихтовские годы.
Каждое моё возвращение домой после уроков превращалось для меня в испытание, т.к. по дороге домой мальчишки развлекались тем, что издевались надо мной.
Не зная ещё, значения слова антисемит, они были таковыми с десятилетнего возраста.
Особенно грозным для меня был некий Гайдышев, белобрысый верзила, который на уроках стрелял из рогатки и краснел от напряжения, когда надо было сложить пару чисел.
С появлением в классе новенькой, он был приручен, превращён в Гайдышёнка, никогда меня больше не трогал и запретил кому бы то ни было обижать меня.
И всё потому, что со мной стала дружить новенькая.
Её звали Люся Курносова. Внешность у неё была необыкновенная.
