указаниям… если бы умела.
Но меня не радует такая жизнь, если даже дома, с любимым я должна лицемерить, а не любить. Для того, чтобы каждый миг, каждую минуту не проявлять чувств, надо быть бесчувственной, тогда всё легко и естественно.
Властвуют инфантильные женщины, а не страстные, которые горят, а не демонстрируют.
Так, что Нинина наука, может быть и верна, но не каждому доступна.
Угождать, не угождать тоже целая наука!
Почему хам непременно стремится жениться на мягкотелой интеллигентке – понятно.
Но почему интеллигент непременно плывёт в сети хамки?
Иногда даже преодолевая для этого на пути препятствия, как лосось, идущий на нерест?
Хам-шофёр сбежал, интеллигент Высоцкий прибежал.
Хотела бы я видеть, как действовала бы её наука, если бы хам остался.
Хаму законы не писаны, он идёт напролом, ни с чем и ни с кем не считаясь, дипломатия и разум здесь бессильны.
После столь удачного замужества наши встречи с Ниной стали более редкими, но продолжались, хотя стали носить несколько иной характер.
Мы периодически приглашали друг друга на обеды.
Встречи за столом были не без приятности.
Ели, пили, шутили, рассказывали анекдоты, вспоминали студенческие годы в Ленинграде, общих знакомых там, а также вспоминали первые полуголодные годы в Минске.
В общем, всё было хорошо и спокойно, казалось: что эти встречи будут периодически повторяться до старости.
Но! Однажды Нина позвонила и попросила меня, как врача, помочь им.
Высоцкому предстояла служебная поездка в Париж на 15 месяцев.
Для этого следовало пройти медицинское обследование, и в том числе электрокардиограмму (ЭКГ).
Он так волновался при обследовании, что каждый раз ЭКГ фиксировала приступ пароксизмальной тахикардии.
Нина просила сделать ему подложную ЭКГ.
Я отказалась от этого, но выписала ему лекарства и убедила его, что через неделю у него всё будет нормально, и когда будут снимать ЭКГ, он может не сомневаться и быть совершенно спокойным.
Результат этой психотерапии в сочетании с препаратом, снимающим нервное напряжение, был прекрасным, и Высоцкий благополучно отбыл в Париж.
Когда он вернулся назад, они приехали к нам на шикарном Кадиллаке чёрного цвета.
Нина была в туалетах из Парижа, выглядевших на ней также нелепо, как на француженке могли бы выглядеть советские туалеты.
Мы приготовили лучший из обедов, который могли приготовить и ждали рассказов от живого очевидца, побывавшего в недостижимом, легендарном Париже.
Высоцкий с серьёзным видом утверждал, что страдал в Париже жестокой ностальгией, тоской по Родине.
Из дальнейших рассказов можно было сделать вывод, что Париж сильно уступает Минску.
Что-то было утеряно, разговор «не клеился», было скучно и ненатурально.
Мы пытались шутить и веселиться, и чтобы как-то развеселить гостей, я рассказала, услышанный недавно от пациентов, политический анекдот… За столом воцарилась мёртвая тишина, как если бы я издала неприличный звук.
Гости даже не улыбнулись.
Через несколько минут они попрощались и деловито забравшись в свой Кадиллак, уехали навсегда.
Вскоре мы стороной узнали, что они получили новую четырех комнатную квартиру, а Высоцкий перешёл работать в городской партийный комитет, хорошо вписавшись в рядовую советскую номенклатуру.
Как говорят, комментарии излишни или мораль сей басне не нужна.
'Се ля ви! '– утверждают французы.
Забегая вперёд, я рассказала об Алике и Нине, приехавших вместе с нами из Ленинграда в Белоруссию.
Теперь не мешает продолжить мою историю, которая не имеет такой «счастливый» конец, как статус жены горкомовского работника, рвущейся вверх и поплёвывающей на тех, кто внизу, но наша история тоже имела свои прелести, а ещё больше барьеров.
Виталий окончил институт, защитил диплом и получил направление в Минск, где был мединститут, но не было санитарного факультета.
Казалось, что всё идёт как надо, жена-студентка переводится продолжать учёбу в том городе, где будет работать муж-инженер.
За неимением санитарного факультета, «приходится» перевестись на лечебный факультет и никаких
