Желтухин. Сделайте такое одолжение. Завтрак кончился.
Серебряков. Благодарю вас.
Юля
Желтухин
Дядин. Юлия Степановна, позвольте вас поблагодарить от глубины души.
Юля. Не за что, Илья Ильич! Вы мало ели…
Не за что, господа! Вы все так мало кушали!
Федор Иванович. Что же, господа, теперь будем делать? Пойдем сейчас на крокет пари держать… а потом?
Юля. А потом обедать.
Федор Иванович. А потом?
Хрущов. Потом приезжайте все ко мне. Вечером рыбную ловлю на озере устроим.
Федор Иванович. Превосходно.
Дядин. Восхитительно.
Соня. Так позвольте же, господа… Значит, сейчас мы пойдем на крокет пари держать… Потом пораньше пообедаем у Юли и этак часов в семь поедем к Леш… то есть вот к Михаилу Львовичу. Отлично. Пойдемте, Юлечка, за шарами.
Федор Иванович. Василий, неси вино на крокет! Будем пить за здоровье победителей. Ну, отче, пойдем заниматься благородной игрой.
Орловский. Погоди, роднуша, мне нужно с профессором минуток пять посидеть, а то неловко. Этикет надо соблюсти. Пока поиграй моим шаром, а я скоро…
Дядин. Пойду сейчас слушать ученейшего Александра Владимировича. Предвкушаю то высокое наслаждение, кото…
Войницкий. Ты надоел, Вафля. Иди.
Дядин. Иду-с.
Федор Иванович
Хрущов. Я сейчас потихоньку уеду.
Войницкий. Узкий человек. Всем позволительно говорить глупости, но я не люблю, когда их говорят с пафосом.
Елена Андреевна. А вы, Жорж, опять вели себя невозможно! Нужно было вам спорить с Марьей Васильевной и с Александром, говорить о perpetuum mobile! Как это мелко!
Войницкий. Но если я его ненавижу!
Елена Андреевна. Ненавидеть Александра не за что, он такой же, как и все…
Войницкий. Если б вы могли видеть свое лицо, свои движения… Какая вам лень жить! Ах, какая лень!
Елена Андреевна. Ах, и лень, и скучно!
Все бранят моего мужа при мне, не стесняясь моим присутствием. Все смотрят на меня с сожалением: несчастная, у нее старый муж! Всем, даже очень добрым людям, хотелось бы, чтоб я ушла от Александра… Это участие ко мне, все эти сострадательные взгляды и вздохи сожаления клонятся к одному. Вот, как сказал сейчас Леший, все вы безрассудно губите леса, и скоро на земле ничего не останется, точно так вы безрассудно губите человека, и скоро по вашей милости на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни способности жертвовать собой. Почему вы не можете видеть равнодушно верную жену, если она не ваша? Потому что, прав этот Леший, во всех вас сидит бес разрушения. Вам не жаль ни лесов, ни птиц, ни женщин, ни друг друга.
Войницкий. Не люблю я этой философии!
Елена Андреевна. Скажите этому Федору Иванычу, что он надоел мне своею наглостью. Это противно наконец. Смотреть мне в глаза и громко при всех говорить о своей любви к какой- то замужней женщине — удивительно остроумно!
Но как, однако, мил этот Леший! Он бывает у нас часто, но я застенчива и ни разу не говорила с ним как следует, не обласкала его. Он подумает, что я злая или гордая. Вероятно, Жорж, оттого мы с вами такие друзья, что оба мы нудные, скучные люди! Нудные! Не смотрите на меня так, я этого не люблю.
Войницкий. Могу ли я смотреть на вас иначе если я люблю вас? Вы мое счастье, жизнь, моя молодость!.. Я знаю, шансы мои на взаимность равны нолю, но мне ничего не нужно, позвольте мне только глядеть на вас, слышать ваш голос…
Серебряков
Елена Андреевна. Здесь.
Серебряков. Иди посиди с нами, милая…
Войницкий
Серебряков
Елена Андреевна. Это я…
Серебряков. Ты, Леночка… Невыносимая боль!
Елена Андреевна. У тебя плэд упал на пол…
Серебряков. Нет, мне душно… Я сейчас задремал, и мне снилось, будто у меня левая нога чужая… Проснулся от мучительной боли. Нет, это не подагра, скорей ревматизм. Который теперь час?
Елена Андреевна. Двадцать минут второго.
Серебряков. Утром поищи в библиотеке Батюшкова. Кажется, он есть у нас.
Елена Андреевна. А?
Серебряков. Поищи утром Батюшкова. Помнится, он был у нас. Но отчего мне так тяжело дышать?