Джейк, – сказала она в камеру.
– Вы все наверняка знаете, – сказал Дадли, – что зять Фионы, чемпион мира Джейк Лоуэлл, сейчас находится в больнице на лечении скверного перелома руки.
– Ноги, – мягко поправила Фен.
– Ноги. И мы все желаем тебе самого лучшего, Джейк, и надеемся скоро тебя увидеть. Сегодняшнее событие может оказаться лучшим лекарством!
– За это стоит выпить еще, – сказала главная медсестра. – Ваш виски мы, похоже, прикончили, мистер Лоуэлл. Кажется, у меня в кабинете есть немного бренди.
Джейни пила весь день. И когда они с Билли вернулись в грузовик, она первым делом потянулась к бутылке водки.
– Какого черта тебе понадобилось протолкаться к ней и поздравлять ее перед всей прессой и телекамерами? – српосила она.
– «Что подумают люди?» – сказал Билли, стараясь обратить все в шутку.
– Они подумают, что ты по-прежнему в связи с ней.
– Подумают. Если ты будешь так орать.
– Надо полагать, в этот волнующий миг ты договаривался с ней о свидании.
– Нет.
– Или говорил, как ты по ней соскчился.
– Я всего лишь сказал ей, что она отлично выступила. Она заслужила похвалу. Я терпеть не могу, когда люди сбиваются в кучу против кого-нибудь потому, что им не хватает храбрости выступить против него в одиночку. Много лет назад я участвовал в таком сговоре против Джейка, и мне до сих пор мучительно стыдно. Я дал себе зарок никогда этого не повторить.
– Ты, наверное, страшно ее хотел в тот момент.
Билли посмотрел на ее лицо, красное и с расплывшимися чертами от бешенства.
– Ради господа бога! – рявкнул он. – Ты трахалась на стороне почти год!
– Я так и знала, что недолго ждать, пока ты начнешь меня обвинять!
– Я тебя не обвиняю, – устало сказал Билли. – Но если я могу забыть про Кева, то почему ты не можешь забыть про Фен?
– Я оставила Кева, потому что у нас все кончилось, потому что я от! него устала. Твоя история с Фен была в самом разгаре. Откуда мне знать, что у тебя с ней уже все? Что ты не лежишь рядом со мной и не мучаешься похотью к ее мальчишескому телу?
Билли наполнил чайник из крана и включил газ. Он был так неловок, зажигая спичку, что едва не сжег сбе ресницы. Даже газ был против него. Он устал, он был голоден, ему ужасно хотелось выпить. Его угнетало сознание того, что Багль мог бы перескочить крепостной ров, и он бы выиграл пятнадцать тысяч. И ничего из этого не осуществится, если Джейни не сделает ему навстречу хотя бы один шаг из десяти.
– Откуда мне знать, что между тобой и Фен все кончено? – Она разразилась шумными всхлипываниями.
Билли нагнулся и обнял ее.
– Тебе придется поверить мне. Я люблю тебя, и всегда тебя любил. Я связался с Фен, потому что умирал от одиночества, и ты не поможешь ни мне, ни себе, вызывая память о ней каждые пять минут.
– Я знаю, – всхлипнула Джейни. – Я не знаю, почему ты связался со мной.
Новый синдром, который, как решил Билли, Джейни подхватила у Кева, выглядел так: сначала милое и легкое настроение, затем период основательного употребления спиртного, затем брань и швыряние посуды, затем самобичевание и безумное самоуничижение. Билли находил эту последовательность изматывающей. У него был ужасно трудный год. Временами он задумывался, достаточно ли широки его плечи, чтобы нести проблемы их обоих, его и Джейни. Обнимая ее тяжелое, цветущее, обильное слезами, дышащее алкогольными испарениями тело, Билли посмотрел в окно на Критлденские дубы на фоне пустого синего неба и внезапно его заполнила тоска по Фен, по ее веселью, невинности и доброте. Она была так восхитительна сегодня, смущенная и дерзкая, с блеском в зеленовато-голубых глазах, как у котенка – когда ожидала, что остальные жокеи набросятся на нее. Свист чайника заставил Билли и Джейни подпрыгнуть обоих.
43
«Сколько миль до Ковентри?» – вздохнула Фен. – «Трижды двадцать и еще десять. А доберусь ли я туда при свете свечи? Да – Но обратно не возвращайся».
Это была последняя ночь трехдневных скачек в Ист-Йоркшире. Фен лежала в постели, прижимая к себе медвежонка Лестера, и слушала, как дождь надоедливо барабанит по крыше грузовика. Сон снова ускользнул от нее, и даже новая книжка Дика Френсиса не смогла ее отвлечь. Фен отложила книгу и потянулась за своим дневником, где между сентябрем и октябрем была вложена потрепанная фотография Билли. Билли смеялся, глаза его сверкали под солнцем Люцерны.
На следующей неделе предстоял Уэмбли. Это были отчаянные шесть недель для Фен. После Криттлдена британские жокеи сдержали слово и устроили ей бойкот. На каждых состязаниях, на которых она появлялась, люди, которые недавно были ее друзьями, не отвечали на ее слова или демонстративно поворачивались к ней спиной. Фен знала, что за этим стоит Руперт. Он перестал проявлять к ней хорошее отношение, когда она рассталась с Билли, а тут она привселюдно продемонстрировала неповиновение ему самым унизительным для него образом. Это было для Руперта ужасным ударом по самолюбию. А поскольку большинство жокеев либо боялись Руперта, либо завидовали стремительному взлету Фен, они были только рады следовать его примеру по отношению к ней.
Однако, дело было не только в Кэмпбелл-Блэке. Нога Джейка наконец зажила; ожидалось, что он выйдет из больницы вскоре после Уэмбли, а весной уже будет выступать. И если Криттлденская победа Фен
