Он удобно откинулся в мягком кожаном кресле перед камином, где ярко пылали сухие поленья.
— Чего я действительно терпеть не могу, — возразил граф, — так это напиваться до бесчувствия, а в результате проспать и не увидеть утреннюю выездку; что может быть прекраснее зрелища, когда лошадей пускают галопом!
— Да ты просто ханжа! — воскликнул лорд Яксли.
— До сих пор мне казалось, что ты обвиняешь меня в том, что я слишком многое себе позволяю, даю себе какие-то поблажки, — усмехнулся граф.
— Это не относится к еде или к напиткам, — возразил лорд Яксли, — я говорил о другом.
— Ну, если речь идет не о вине, тогда, вероятно, о женщинах и наслаждениях, хотя я не совсем ясно себе представляю, с какой стати ты взялся читать мне лекции на эту тему.
— Я делаю это потому что ты мне небезразличен, я люблю тебя, — ответил лорд Яксли, — потому что мы друзья уже много лет, и мне невыносимо видеть, как с каждым годом тебя все больше одолевает скука и ты становишься равнодушным ко всему на свете.
— Кто тебе сказал, что я скучаю? — вскинул голову граф.
— Это очевидно, — ответил его друг. — Сегодня на скачках я наблюдал за тобой. Я не заметил в твоих глазах ни искорки радости или удовлетворения, когда Делос обошел лошадь Аркри. Это противоестественно, Озри, ты и сам должен это понимать.
Граф ничего не сказал. Он молча откинулся в своем глубоком удобном кресле, глядя на огонь.
— Что случилось? — спросил лорд Яксли уже совсем другим тоном. — Женевьева?
— Положим.
— Ты собираешься жениться на ней?
— Почему ты так думаешь?
— В отличие от Аркри она демонстрирует свою любовь к тебе всеми возможными способами.
— Я никак не могу помешать ей казаться дурочкой перед всеми, — резко заметил граф, — однако, уверяю тебя, я, со своей стороны, никоим образом не поощрял ее и не давал никаких авансов.
— Она неплохо смотрелась бы в роли хозяйки твоего дома и, смею думать, была бы просто неотразима в фамильных бриллиантах Хелстонов.
С минуту граф ничего не отвечал, потом медленно произнес:
— Я не хочу жениться на Женевьеве. Лорд Яксли вздохнул с явным облегчением — Сказать по правде, Озри, я рад. Я не знал, насколько затронуто твое сердце, но Женевьева, без сомнения, очень быстро надоела бы тебе, точно так же, как и все ее бесчисленные очаровательные предшественницы, которых ты менял как перчатки. — Он засмеялся и добавил:
— Ты заметил, что она обычно садится так, чтобы виден был ее профиль? Как-то раз она мне призналась, что кто-то из ее поклонников, — не помню, кто именно, — сказал ей, что если бы Френсис Стюарт не послужила уже моделью для фигуры, олицетворяющей Великобританию, то на эту роль непременно должны были бы выбрать ее.
— Френсис Стюарт, если только память мне не изменяет, — заметил граф, и в голосе его прозвучали саркастические нотки, — отказала в своих милостях Карлу II, который был без ума от нее до тех пор, пока лицо ее не было обезображено оспой Лорд Яксли снова засмеялся:
— Никто, пожалуй, не подозревает Женевьеву в том, что она тебе отказала во имя добродетели. — Граф ничего не ответил, и лорд Яксли, помолчав немного, продолжал:
— Да ведь тебе, кажется, никто никогда и не отказывал, а, Озри? Я начинаю думать, что в этом-то все дело.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался граф.
— Я говорю о твоей скуке. Теперь, когда я размышляю об этом, мне представляется — это должно быть невыносимо утомительно, просто до смерти может надоесть, всегда вытаскивать счастливую карту, всегда попадать в ту мишень, в которую целишься, в общем — всегда быть на коне.
— Ты преувеличиваешь!
— Как бы там ни было и чем бы тебе это ни казалось, а я говорю правду, и ты сам это знаешь! — воскликнул лорд Яксли. — И правда заключается в том, что ты скучаешь, Озри!
— В таком случае, что же ты предлагаешь? — поинтересовался граф.
— Хотел бы я знать ответ на этот вопрос. Наверное, нужен какой-нибудь приз, который ты бы жаждал получить — и не мог; или гора, на которую ты не смог бы взобраться; быть может, битва, которую бы ты проиграл…
— Возможно, ты прав; война — это действительно выход… — задумчиво проговорил граф. — Там, по крайней мере, ты занят чем-то стоящим, тем, что захватывает тебя целиком, забирает все твои силы — пытаешься остаться в живых!
— Не пойми меня буквально, — возразил лорд Яксли, не желая терять нить своих размышлений, — быть может, лучшим выходом для тебя было бы жениться! Ты мог бы тогда больше времени проводить за городом; а то мне кажется, этот твой огромный дом, где со всех стен на тебя взирают с портретов лица твоих предков, слишком мрачен для холостяка!
— Ты считаешь, брак — самое подходящее решение?
— Только не с Женевьевой — она нигде не может жить подолгу! — быстро сказал лорд Яксли. — Но должна же быть где-нибудь девушка, которая завладеет твоим воображением и рядом с которой ты не будешь рыдать от зевоты.
— По-моему, таких немало.
— Я вовсе не имею в виду какие-нибудь там интрижки, ты, осел! — возмутился лорд Яксли. — Я говорю тебе о женитьбе на очаровательной, скромной молодой женщине, которая родит тебе детей; главное — она подарит тебе сына! В твоей жизни появится что-то новенькое, чего ты до сих пор еще не пробовал!
— К сожалению, для того чтобы иметь сына, мне придется терпеть глупую болтовню и пустые сплетни благовоспитанной и недалекой молоденькой дурочки, — возразил граф. — Уверяю тебя, Яксли, уж лучше в таком случае Женевьева!
— Должен признаться, на прошлой неделе на балу я наблюдал за дебютантками этого сезона, — сказал лорд Яксли. — Мне пришлось там быть, поскольку бал давался для одной из моих племянниц. Прямо надо сказать — мне еще не приходилось видеть столь обескураживающего зрелища!
— Вот тебе и ответ на твое предложение, — заметил граф.
— Что ж, дебютантки, пожалуй, слишком молоды для тебя, согласен. Нам обоим в следующем году стукнет тридцать, так что мы с тобой уже староваты для этих детских игр.
— А что ты можешь предложить взамен? — поинтересовался граф.
— Найти какую-нибудь очаровательную, достаточно умную и имеющую уже некоторый жизненный опыт вдовушку, — отозвался его друг.
— В результате мы опять вернулись к Женевьеве!
Оба помолчали, словно представив себе соблазнительно-прекрасную, неистовую и неотразимую леди Женевьеву Родни.
Два года назад она потеряла мужа, и с той минуты, как она сняла траур, светское общество было шокировано тем, как вызывающе она вела себя, открыто нарушая, казалось бы, незыблемые правила, беспечно пренебрегая приличиями.
Однако джентльмены, все как один, находили ее восхитительной и неотразимой, и в ее маленьком домике в Мейфере день и ночь толпились поклонники.
Ничего удивительного не было в том, что она положила глаз на графа Хелстона.
Он не только был одним из самых богатых людей в Англии, но и, по мнению многих женщин, обладал весьма привлекательной внешностью.
Трудность, однако, заключалась в том, что он не зря получил свое прозвище Неуловимый граф.
Чуть ли не со школьной скамьи его начали осаждать тщеславные мамаши, надеявшиеся выдать за него своих дочек, а также женщины, которых привлекали к себе как его красота, так и толщина его кошелька.
Однако он ускользал при каждой попытке заманить его в брачные сети и был к тому же чрезвычайно разборчив в своих привязанностях.
Его немало позабавила возможность увести леди Женевьеву, признанную красавицу, окруженную
