толпой воздыхателей из высшего света, из-под самого носа этих надутых и кичливых щеголей.
Она не собиралась притворяться, что он — первый мужчина, покоривший ее сердце. Точно так же она и не думала скрывать от него, что после смерти мужа у нее были любовники.
Однако за те месяцы, что они провели вместе, она совершенно ясно дала понять графу, что хотела бы, чтобы он стал последним.
Сердце леди Женевьевы было весьма непостоянным, и у графа всегда оставались некоторые сомнения — не вызваны ли ее клятвенные заверения в любви его безграничной щедростью и тем, что благодаря ему она могла занять особое положение в обществе, не доступное никому, кроме членов королевской семьи.
В жилах Хел стонов действительно текла королевская кровь; всем известно было, что развесистое генеалогическое древо их семьи со всеми его ответвлениями и четырехдольными делениями на поля было причиной головной боли чиновников геральдической палаты.
К тому же граф благодаря своим собственным заслугам достиг значительного положения в палате лордов и был человеком, с которым считались, мнение которого имело немалый вес при решении спорных вопросов.
И уж никому бы не пришло в голову оспаривать его авторитет в спортивных кругах.
Его главным увлечением, истинной страстью было разведение чистокровных лошадей; он только что закупил за границей прекрасных арабских жеребцов для развода, как это делали и другие коннозаводчики до него, желавшие улучшить породу.
Делос, его лошадь, победившая на скачках в Ньюмаркете, был прямым потомком знаменитого Эклипса1, подарившего миру многих замечательных скаковых лошадей, о которых до сих пор еще, замирая от восторга, говорили на ипподроме.
Эклипс, родившийся в 1764 году, получил свое имя в честь великого затмения, случившегося как раз в тот год; он появился на свет в конюшне Уильяма, герцога Камберленда, который умер всего лишь год спустя.
Лошадь была куплена с торгов мистером Уильямом Уальдменом, торговцем лондонского мясного рынка, за семьдесят пять гиней.
Впервые Эклипс участвовал в скачках на кубок в Эпсоме в 1769 году. Его выступление потрясло всех знатоков скаковых лошадей; они поняли, что перед ними чудо, выдающееся явление, которое навсегда останется в истории конного спорта.
Еще мальчиком граф Хелстон слышал, как его отец рассказывал об Эклипсе и его блестящей победе, вспоминая о которой говорили: «Когда Эклипс на финише, остальные еще на старте».
Граф надеялся, что Делос или какая-нибудь другая лошадь из его конюшни оправдает ожидания и станет подобной знаменитому Эклипсу.
Однако ни в чем нельзя быть окончательно уверенным до тех пор, пока лошадь не примет участия в бесчисленном количестве больших забегов по ровной местности, в так называемых «гладких скачках».
Пожалуй, владеть Эклипсом или лошадью, подобной ему, говорил себе граф, — это все, чего только человек может желать от жизни!
Он взглянул на картину, висевшую над камином. Это был портрет Эклипса кисти Джорджа Стаббса.
Благородную, темно-гнедую масть лошади красиво подчеркивали белое пятно на лбу и белый чулок на правой задней ноге. Для своего времени это была довольно крупная лошадь, пятнадцать ладоней и три дюйма в высоту2.
Ноги ее от бедра до колена были очень длинными; грудь — широкая и мощная, а туловище, — длинное и округлое.
Благодаря этим качествам резвость лошади была необычайной, шаг — замечательным, что в сочетании с ее огненным напористым темпераментом обеспечило ей одно из первых мест в анналах беговой дорожки.
Проследив за взглядом своего друга, лорд Яксли заметил:
— Надо признать, Делос сегодня финишировал великолепно. Как ты думаешь, есть у него шансы выиграть дерби?
— Я еще не решил, будет ли он участвовать в этих скачках, — ответил граф.
— Ты будешь вынужден включить его в программу, тебе не позволят увильнуть, — возразил лорд Яксли.
— Уверяю тебя, я поступлю так, как сочту нужным, — спокойно ответил граф. — Никому еще не удавалось заставить меня сделать что-либо против моей воли.
Его друг, сидевший по другую сторону камина, взглянул на него и подумал, что тут он, пожалуй, прав.
Ему лучше всех было известно, как непреклонен и тверд бывает граф, когда примет какое-либо решение.
Лорд Яксли очень любил своего друга; можно сказать, что они дружили чуть ли не с пеленок.
Они учились в одной школе, служили в одном полку и, в довершение ко всему, как ни удивительно это может показаться, в один и тот же год унаследовали свой титул.
Правда, граф был несравненно богаче своего друга и занимал более высокую ступень на общественной лестнице, однако последний тоже имел совсем неплохое состояние, и в Англии нашлось бы немало родовитых аристократических семейств, которые рады были бы видеть в нем своего зятя.
— Не думаю, чтобы чья-либо лошадь, кроме твоей, способна выиграть дерби, — заметил лорд Яксли. — В то же время это не только удовольствие, но и большая честь!
— Согласен, — ответил граф. — Во всяком случае, если даже я не включу Делоса, то есть ведь еще Зевс или Перикл…
— Беда в том, что в твоем пудинге слишком много слив, — улыбнулся лорд Яксли.
— Ты так и будешь нападать на меня, Уиллоуби?
Граф встал и начал ходить взад и вперед по комнате, между великолепными, удобными диванами и креслами, которыми была обставлена уютная гостиная.
— А после дерби, я полагаю, мне придется принять участие в скачках на Золотой кубок в Эскоте, а после Эскота — в Сент Лежере?
— А почему бы и нет? — заметил лорд Яксли.
— Все тот же старый замкнутый круг, — скривив губы, ответил граф. — Ты прав, Уиллоуби, все это начинает мне до смерти надоедать. Думаю, мне надо съездить за границу, проветриться.
— За границу? — удивленно воскликнул лорд Яксли, выпрямившись в своем кресле. — Но, Боже милостивый, зачем? И уж, конечно, ты не поедешь в разгар сезона?
— Думаю, что именно сезон вызывает у меня такую нестерпимую скуку, — заметил граф. — Все эти бесконечные балы и приемы… Приглашения со всех сторон! Болтовня, сплетни, злословие! Все это было в моей жизни уже столько раз! О, Боже! У меня голова раскалывается от одной мысли, что придется все это повторять сначала!
— С тобой творится что-то неладное, Озри, ты просто не в себе! — воскликнул лорд Яксли. — Ради того, чтобы побыть в твоей шкуре, не один человек дал бы на отсечение правую руку — уверяю тебя!
— Хотелось бы и мне иметь что-нибудь такое, ради чего я был бы готов пожертвовать правой рукой, — задумчиво ответил граф.
Мгновение лорд Яксли молчал, внимательно вглядываясь в лицо друга, потом спросил очень тихо:
— Есть какая-нибудь особая причина для твоего беспросветного уныния и пессимизма?
Граф, не отвечая, уселся в кресло перед камином, пристально глядя на языки пламени.
— Это связано с Женевьевой, не так ли? — снова спросил лорд Яксли, немного помолчав.
— Частично, — признался граф.
— Что же она могла такое сделать?
— Дело в том, если уж тебе непременно нужно знать правду, — раздраженно ответил граф, — что она сообщила мне, что ждет ребенка!
Лорд Яксли посмотрел на него в крайнем удивлении.
— Это не правда! — резко сказал он. Граф, до этой минуты, казалось, погруженный в созерцание пламени в камине, быстро повернулся к нему:
