нему.
— Как вы себя чувствуете? Вам лучше? — мягко спросила она. — Вы заснули в полдень, а сейчас уже четыре часа.
Она понимала, как трудно ему говорить, а потому разговаривала с ним сама.
В течение двух дней общение их было очень ограничено. Калиста задавала графу только самые простые вопросы: хочет ли он пить, не чувствует ли он себя в силах съесть что-нибудь, лучше ли ему, не уменьшилась ли боль. Он отвечал ей, утвердительно кивая или отрицательно покачивая головой.
Как бы там ни было, врач, зайдя навестить своего пациента сегодня утром, остался доволен его состоянием.
— Ваш муж в отличной физической форме, — сказал он Калисте, — а это главное при повреждениях и травмах, полученных от ударов. Вы можете не волноваться за него, миссис Хелстон, через недельку он встанет на ноги.
Калиста ужаснулась, подумав, как отнесется граф к перспективе быть еще целую неделю прикованным к постели!
Вероятно, переломы ребер оказались серьезнее, чем врач решил поначалу, после первого осмотра, а Калисте было хорошо известно, что при подобных травмах очень опасно вставать слишком рано и перенапрягать свои силы верхом на лошади.
Она присела на край постели графа и улыбнулась ему.
— Вы выглядите гораздо лучше, — заметила она. — Но я знаю, что вам все еще больно говорить, так что не отвечайте, я сама буду разговаривать с вами. — Калисте показалось, что во взгляде графа мелькнуло одобрение и он ждет, что она еще скажет, поэтому продолжала. — Вы должны поскорее поправиться. У меня накопилось столько новостей для вас, столько всего вам нужно рассказать, вы просто удивитесь, когда узнаете! — Она заметила, что граф смотрит на нее с интересом. — Вы знаете, в цирке я познакомилась с одним французом — он клоун, — и у него было несколько книг, которые он привез из Франции. Я брала их у него почитать и в одной из них нашла рассказ о Годольфине Арабе. — Калиста чуть помолчала, затем продолжила:
— Если вы не слишком устали, я могу рассказать вам эту историю.
Граф едва заметно кивнул головой в знак согласия.
— Когда я ее прочитала, — продолжала Калиста, — я очень боялась, что никогда уже не увижу вас и не смогу вам этого рассказать. Может быть, конечно, вы уже кое-что знаете об этом, но для меня это было открытием. — Волнуясь, Калиста начала свой рассказ:
— Настоящее имя Годольфина Араба — Шам; этого арабского жеребца в тысяча семьсот тридцать первом году бей Туниса подарил французскому королю Людовику XV. Вместе с ним в дар были принесены еще семь чистокровных арабских скакунов; их сопровождал глухонемой раб Агба, который был при Шаме и ухаживал за ним еще с тех пор, как тот был жеребенком.
Глаза Калисты сверкали, когда она с негодованием рассказывала графу о том, что Людовик XV оказался совершенно равнодушен к лошадям; мало того, он был просто трус, а потому необузданный, горячий нрав Шама не мог прийтись ему по душе.
Король приказал своему шталмейстеру избавиться от всех коней, завезенных из Магриба, и в результате Шам с Агбой попали в руки возчика дров.
— Голос Калисты стал глуше, когда она начала рассказывать о том, что возчик этот был, наверное, самым грубым, тупым и жестоким человеком во всем Париже; день и ночь он мучил и терзал Агбу и Шама, обращаясь с ними с такой жестокостью, что это просто не поддается описанию.
Он морил их голодом и избивал до полусмерти, он издевался над ними, заставляя работать без передышки. Единственным их утешением в этой беспросветной, полной страданий жизни был маленький котенок, с которым они подружились и которого Шам так полюбил, что нежно вылизывал его кончиком языка. Друзья были неразлучны.
— Но неожиданно судьба их переменилась, — продолжала Калиста. — Как-то зимой, в январе, после того как они уже год прожили у возчика, случилось вот что. Погода тогда стояла холодная, был сильный гололед, и на рю Дофин собралась толпа поглазеть на возчика, немилосердно избивавшего поскользнувшуюся лошадь, которая упала и теперь лежала на обледенелой мостовой, не в силах подняться. — В голосе девушки зазвенели слезы, но она продолжала свой рассказ:
— Оглобли не давали животному повернуться, а груз дров, который лошадь везла, был слишком тяжел для нее.
По счастью, мимо проходил один англичанин, некто мистер Эдвард Коук. Он увидел замученную, всю в крови лошадь и маленького темнокожего человечка, который протягивал к ней руки, пытаясь защитить от ударов.
Мистер Коук, квакер, купил лошадь, желая сделать доброе дело в благодарность за то, что Господь услышал его молитвы и послал ему внука. Однако, отправляясь в Англию, добрый джентльмен обнаружил, что он приобрел не только лошадь, но еще слугу и котенка!
Калиста рассказала, что, к сожалению, когда они прибыли в Англию и к жеребцу вернулась его былая красота, а его гладкая гнедая шерсть снова начала блестеть и лосниться, в нем опять пробудился его гордый и дикий нрав, и он никого не подпускал к себе, кроме Агбы, не позволяя ни взнуздать, ни оседлать себя.
Его, норовистость перешла всякие границы, и после того как он сбросил несколько наездников так, что они получили серьезные травмы, терпение мистера Коука лопнуло!
Дойдя до этого места своего рассказа, девушка в отчаянии всплеснула руками.
— И вот опять, — продолжала Калиста, и голос ее задрожал, — для прекрасного гордого коня и верного Агбы наступили тяжелые времена.
Когда их новый хозяин, мистер Роджерс, начал бить лошадь, Агба не выдержал и бросился на него. Его арестовали и посадили в Ньюгейтскую тюрьму.
Но наконец настали и для них лучшие дни, счастье снова улыбнулось им!
Калиста поведала графу о том, как печальную историю благородного коня и его верного друга и защитника, маленького темнокожего человечка, рассказали Саре Дженнингс, герцогине Мальборо; эта горькая, полная приключений повесть тронула ее сердце, и она попросила своего зятя, лорда Годольфина, съездить в Ньюгейт и освободить Агбу.
Бедуин привел лорда Годольфина в конюшню, где стоял Шам, и тот, большой знаток и ценитель арабских скакунов, купил жеребца у мистера Роджерса.
Лорд Годольфин, как это часто случается, быстро охладел к новому приобретению. Он пустил Шама пастись на свои луга и вскоре совершенно забыл о нем.
Но Агба верил в счастливую судьбу Шама; он видел знак его высшего предназначения в сером полумесяце, который был на задней ноге жеребца над копытом.
Втайне от всех бедуину удалось случить с Шамом — в те дни он еще не был известен как Годольфин Араб — Роксану, великолепную породистую кобылку!
Когда это открылось, Шам и Агба были изгнаны в дальние пределы владений лорда. Однако , когда у Роксаны родился жеребенок, которого назвали Латх, он вырос в такого необыкновенного породистого коня, что Агбу помиловали и вернули обратно.
Калиста глубоко вздохнула.
— Конец истории вам известен, — произнесла она. — Ну, и что вы скажете? Разве это не самая волнующая, не самая удивительная история, какую вам когда-либо доводилось слышать?
Несмотря на боль, граф улыбнулся.
— Это действительно необыкновенно интересный рассказ, и я слушал вас с большим удовольствием.
— Годольфин Араб умер в возрасте двадцати девяти лет, — закончила Калиста, — вскоре после того, как умер кот, которого он так любил. Агба ненадолго пережил обоих.
В последующие дни девушка не раз возвращалась к этой истории, обсуждая с графом самые трогательные и удивительные ее моменты.
По мере того как графу становилось лучше, он начинал находить все большее удовольствие в беседах с Калистой, в том, с каким восторгом и энтузиазмом она говорила о лошадях, как много знала и рассказывала
