— Я прошу вас стать моей женой, Ириза.
Она глядела на него, как будто не расслышала его слов.
Ее глаза озарились светом, таким ослепительным, как солнце на воде того священного озера.
Герцог не способен был сказать что-либо еще, он видел лишь сияние глаз Иризы, и она почти неслышно спросила:
— Это… то, что вы… хотите?
— Я сейчас только понял, Ириза, — ответил он, — что хочу этого так, как никогда ничего не хотел в своей жизни.
Пожалуй, это единственно верное окончание нашей истории.
— Не… окончание, — прошептала Ириза, — а… начало.
Медленно, будто продвигаясь во времени из прошлого в будущее, герцог взял ее руки и поднес каждую из них к своим губам.
Земное ощущение нежности ее кожи позволило ему стряхнуть с себя будто сковывающие его чары, которые не давали ему говорить и двигаться. Он обнял Иризу, нашел своими губами ее губы и поцеловал.
Он почувствовал, что этот поцелуй был совсем не такой, какие он дарил в прошлом и получал в ответ. В нем не было той пламенной страсти, которую он обычно связывал с вожделением.
Это было нечто совершенно иное, прекрасное, восторженное и духовное.
Он жаждал Иризу не только своим телом, но и разумом, и душой.
И в то же время он благоговел перед нею как перед святыней, чего никогда не испытывал к другим женщинам.
Ее губы были очень нежными, податливыми и невинными, и, зная, что он первый мужчина, поцеловавший ее, он был осторожен и нежен с нею.
Когда он ощутил ее ответную нежность, то поцелуи стали более страстными и требовательными. Чувствуя, что ему не хватает воздуха, он поднял голову, чтобы сказать:
— Как это все могло случиться? Я знаю теперь, ты — та, которую я искал и по ком тосковал всю жизнь, и моя интуиция оказалась сильнее разума и привела меня в Египет в поисках тебя.
— Я люблю… тебя! О, Алексий, я люблю… тебя, как и всегда любила!
— Давно?
— С начала… времен, может быть, даже… еще раньше.
Герцог вскрикнул от счастья и триумфа.
Он целовал ее вновь и вновь, пока она не ощутила, что ее затопляет его страсть, и подняла руки, протестующе шепча что-то.
Он мгновенно освободил ее.
— Прости меня, мое сокровище, — сказал он. — Я тебя боготворю и пытаюсь уверить себя, что ты существуешь реально и не исчезнешь, оказавшись рисунком на колонне, и я смогу найти тебя только через тысячи лет.
— Где бы я… ни была, я буду… всегда любить тебя.
— Неужели это правда, действительно правда, что ты любила меня еще до того, как мы встретились? — спросил герцог.
— Ты всегда был со мной в моих мечтах и моих снах.
Когда папа впервые привел меня к святилищу в Карнаке, я увидела — так же, как мы оба увидели это вчера, — мое прибывание… в Египет.
— Алексий! — тихо сказал герцог. — Так вот как меня звали!
— Ты не против того, что я называю тебя так?
— Нет, конечно, нет, — отвечал он. — Это очень кстати, что у меня теперь новое имя, потому что благодаря тебе я родился заново. В будущем Счастливчик, каким меня знают в Англии, прекратит существование.
Ириза испуганно вскрикнула.
— Нет, я не позволю тебе… измениться! Ты стал таким в течение тысяч лет… прожив, возможно, тысячи жизней… и благодаря твоим добрым делам, ты заслужил положение, которое занимаешь теперь.
— А ты?
Она тихо вздохнула.
— Может быть, я вела себя плохо или забывала творить добро, поэтому стала такой, какая есть.
— Я вполне доволен тобой такой, какой ты стала, — сказал герцог.
И он продолжал целовать ее.
Значительно позже, когда глаза ее все еще сияли как всплывшие на небе звезды, он почувствовал, что она была утомлена, и сказал:
— Я оставлю тебя теперь, любовь моя. Засыпай и думай только, что я люблю тебя и ты будешь моей женой.
— Жаль, что я не могу рассказать папе о нас, — прошептала Ириза.
— Я уверен, что он знает, — ответил герцог.
Он подумал, что сам не ожидал от себя таких слов, и тем не менее знал, что это правда.
Он целовал ее еще много раз очень ласково и нежно и, когда она опустилась на подушку, укутал ее простыней до подбородка.
— Доброй ночи, мое сокровище, — тихо сказал он. — Постарайся увидеть меня во сне.
— Я не смогу… иначе.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, прежде чем выключить свет.
Выходя из каюты, герцогу казалось, будто весь мир вокруг перевернулся, и он с трудом мог поверить, что овладевшие им чувства — это не плод его воображения.
Одно было несомненно: он нашел любовь, совершенно новую и необычную, которую, хотя он и отрицал это, всегда искал.
На огромном небосводе сияли звезды и медленно всходил полумесяц.
Ночью якорь был спущен на яхте и все вокруг дышало тишиной и покоем.
Герцог стоял с Иризой на палубе, обняв ее за плечи и глядя вместе с нею в испещренную звездами тьму. Завтра они должны были увидеть храмы Абу Симбель.
Однако теперь для них не могло быть ничего более поразительного, чем взаимное открытие друг друга, и герцогу казалось, что с каждым днем они сближаются все больше.
Счастье их непрерывно возрастало, и ему уже казалось, что оно исходит от них как свет от сияющей звезды.
Ириза ощущала себя как в раю, в реальность которого с трудом могла поверить, принимая его порой за сновидение, способное рассеяться.
Однако каждый раз, когда герцог касался ее, Ириза убеждалась в реальности происходящего с ней, и, хотя они любили друг друга в течение многих других жизней, в настоящее время они были мужчиной и женщиной, и это было слишком удивительным, чтобы выразить словами.
— Ты счастлива, дорогая моя? — спросил герцог.
— Так счастлива, — отвечала она, — что хочу повторить лишь одно: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!» — еще и еще раз, пока ты не устанешь это слушать.
— Я никогда не устану, — ответил он, — и я продолжаю благодарить богов за то, что они послали мне такое совершенство, как ты.
Боги, как она и надеялась, определенно благословили их — так думала Ириза, когда они поженились на следующее утро после того, как герцог пришел к ней в каюту и попросил стать его женой.
Она спала без сновидений, но с подсознательным ощущением счастья, с которым и проснулась на следующее утро и увидела Дженкинса, раздвигающего занавеси на иллюминаторах.
— Уже восемь часов, мисс! — сказал он. — И его светлость просил, чтобы вы были готовы встретиться с ним через час!
— Конечно же! — воскликнула Ириза. — Как я могла проспать так долго? Я обычно встаю в шесть часов.
