Благодаря белому Мирумир никогда не ставила многоточий в своих обидах. «Я была и останусь искренней. В обиде бесполезны слова. В любых случаях. Обидевший сам должен осознать нанесенную им обиду. Обиженный сам должен простить обидчика. Главное то, что в сердце, – на устах-то, как правило, одни эмоции. Зачем ими делиться, если со временем они все равно утрачивают смысл?..»
Продолжает учиться. Все не приходит сразу – каждому навыку своя пора. «Вот сейчас учусь переворачивать страницы жизни. Именно переворачивать, а не рвать на мелкие кусочки. Начинать жизнь с белого листа. Это не так просто, но возможно. Я верю в силу прилива. Он смывает остроту боли. А вот ее корень выкорчевать невозможно. У человека, отказывающегося от прошлого, не может быть будущего… Светусвет, я благодарна всем дверям, которые захлопнулись за мной». Как хорошо, что у любого листа есть две стороны. Какие могут быть победы без поражений?..
…Она довольна собой. Во всяком случае, сейчас. Наконец добилась жизненных целей, которые определила для себя сама. Без вмешательства окружающих. Добралась до собственного места в жизни самостоятельно, не раз попадая в овраги ошибок, капканы разочарований.
«Когда-то, на пороге двадцатилетия, я мучилась вопросом смысла жизни. Почти каждую ночь проводила в борьбе с собой, удерживаясь от желания разослать друзьям эсэмэски: „Как мне правильно прожить эту жизнь?“ Знала, что ответа не получу. Слишком общий вопрос, на который сложно найти конкретный ответ. Особенно после полуночи: в то время, когда остаешься наедине с грузом мыслей… К сожалению, а может, и к лучшему, я тогда не понимала, что у жизни универсального смысла нет, каждый назначает его сам… К истинам приходишь по мере набивания шишек. Поверь, твоя Мирумир их набила себе предостаточно…»
Смотрит на жизнь трезво, не разучившись мечтать. Порою о несбыточном. «Как там говорил Дали? Единственное различие между безумцем и мной – то, что я не безумец. Так и я. Смирилась со своими слабостями, но не допускаю их перерастания в пороки. Я верю в чудеса, готова ждать их, но одновременно помню, что у сезона летящих юбок есть особенность заканчиваться. Не подумай, что я за приземленность. Судьба заставила меня твердо стоять на ногах, правда, не поинтересовавшись, хочу ли я этого. Рано или поздно мы все понимаем, что жизнь совсем не похожа на сборник афоризмов о ней. Нам остается два выбора: идти вперед или застрять на месте. Я выбрала движение вперед, а чемоданы с чувствами до сих пор оставались неразобранными…»
Мирумир признается, что над ней не раз нависала угроза свихнуться во время ностальгического прилива. «В контакте с прошлым легче легкого остаться одиноким. Есть же такая истина, что каждый видит, каким ты кажешься, и мало кто чувствует, каков ты есть. Никто никогда не разберет твои воспоминания лучше тебя. Поэтому, погружаясь в них, ничего не стоит надолго, если не навсегда увязнуть в себе. Я пару раз чуть не увязла. Повезло, вытянула себя за волосы, как барон Мюнхгаузен. С тех пор в прошлое погружаюсь только в спасательном жилете. Светусвет, ты меня тоже придерживай на всякий пожарный, о'кей?»…
12
… В ее хрониках прошлого почти нет того, о чем можно сожалеть. «Все получила, за все расплатилась, чеки в наличии… Правильно сказала одна писательница, я все равно ни о чем не жалею – хотя бы потому, что это бессмысленно», – отмечает она, кладет ногу на ногу, закуривает. За дерзким вызовом таится одна неутихающая боль.
«Я ни о чем не жалею, кроме… Надо было оставить ребенка, не идти на аборт… Смелости не хватило. Думала, прервав беременность, прерву черную полосу в жизни. Получилось наоборот. Я прервала начало новой жизни… Расплата была долгой. Столько лет переживаний, конец которым положил ты… Хотя… До сих пор тревожусь, может, расплата еще и не наступала?»
Для того чтобы искупить ошибку прошлого, надо вернуться назад, в тот самый миг заблуждения, и уже оттуда сквозь призму ощущаемой вины вглядеться в настоящее. Это и есть та самая переоценка ценностей, которая излечивает от синдрома Прошлого. «Труднее всего терять несбывшееся… Я прощу себя в день, когда стану матерью. А пока прошу у судьбы, чтобы она настежь распахнула передо мной приоткрытую дверь в другую жизнь, новую…»
Тушит сигарету в раковине. Выбрасывает окурок в мусорное ведро. «Светусвет, честно говоря, я не хотела говорить об этой своей ошибке. Это не страх потерять розовые очки. Мне просто становится не по себе от того, что я сижу сейчас в теплой, уютной квартире и распространяюсь на тему, мол, я не хотела, так получилось. Неправильно это! Ошибки нужно признавать быстро и решительно, еще лучше – мгновенно. А многословное признание отдает желанием оправдать себя…»
Неслышными шагами подходит ко мне, садится рядом. Грустным голосом признается: «Мой малыш мне часто снится. Такой чистенький, в голубом комбинезоне, пахнет счастьем. А я пытаюсь взять его на руки и не могу. Будто сил лишилась. А он капризничает, выгибается, просится на руки…» Я объявляю Мирумир о своей готовности вернуться с ней туда, в прошлое, и вместе, рука об руку, искупить вину единством. «Нет, Светусвет. Это мое. Женское, внутреннее. Я сама… Ты только обещай дождаться, пока я пройду мимо одиноких крыш…» – «Обещаю»… Жизнь прекрасна всегда. Просто иногда в ней больше жизни.
…Она часто плачет во сне. Невероятно прозрачными слезами. Они подолгу дрожат на ресницах и срываются вниз так резко, будто хотят остаться незамеченными. В ее слезах можно разглядеть детский страх нечаянных потерь, тревожное ожидание чего-то необратимого. Мирумир плачет почти беззвучно. Редкие всхлипы, обрывки фразы с не раз произнесенным «прости»…
Я просыпаюсь, ближе пододвигаюсь к Мирумир, зажмуриваю глаза, пытаюсь забраться в ее сны. Получается. Вижу урывками. Качество картинки слабое. Она находится в детстве. У входной двери, которая захлопывается перед ней. Плачет, стучит маленькими кулачками по дерматиновой обивке, дергает ручку. За дверью слышен стук каблуков, лязг подъехавшего лифта. «Мама, мама, открой!.. Не уходи… Мама!..»
Малышка в синем платьице плачет невероятно прозрачными слезами. Слезы с годами не меняются. Они, как и наши глаза, не подвластны возрасту. Вот девочка отворачивается, срывается с места, подбегает к дивану в гостиной, под которым валяется мишка с полуоторванной лапой. Обнимает крепко- крепко забытую игрушку, по-взрослому серьезно говоря: «Увидишь, мама вернется… Все возвращаются, надо только ждать…» Изображение сбивается, серые помехи. Черный экран. Я снова оказываюсь в реальности…
Она уже не плачет. Неподвижно сидит на кровати, сложив ноги по-турецки. Кладу руку на ее лоб. Холодный. Волосы слегка влажные. Замерзла. Закутываю Мирумир в одеяло. Притягиваю к себе. Она по-прежнему молчит. Лишь слезы опять задрожали на ресницах. Заговаривает неожиданно. «Знаешь, меня никто никогда не жалел… А мне хотелось… чтобы пожалели… Взяли на руки, прижали к себе крепко-крепко и сказали на ухо: „Малыш, я же рядом“. Мама никогда не обнимала меня. Ни разу…»
Согреваю ее в объятиях и шепчу на ухо. «Малыш, я же рядом… Не бойся». Шмыгает носом, немного дрожит. «Так, давай пить липовый чай… Ты полежи здесь, я быстро на кухню сбегаю, заварю…» Мирумир вдруг хватается за мою руку: «Нет! Я с тобой…» «О'кей, малыш». Заворачиваю ее в одеяло поплотнее, поднимаю на руки. На кухне холодно…
13
