крепко.
Дорогие мои!
Мы здесь. Много моря и солнца. Отдыхаем. Здесь дети, полно кокосов, но они – высоко, пьют сок из них – хорошо для почек. Вернусь в сентябре, все расскажу. Загорел я жутко, но здешний загар недолго держится. Мы живем в отеле рядом с Таити – на маленьком острове, плаваем и едим, и вас целуем крепко.
Дорогой Даниэль!
Как хорошо, что имею тебя как друга в Варшаве, в Париже и в Москве!
Как жаль, что ты не живешь в России, оставаясь поляком или русским – неважно.
Я тебя люблю и ценю.
Я уже во городе стольном, во Париже, где недавно пировал да веселился с другом моим. Здесь это помнят, да и я в стишках зафиксировал. Все на месте, попали мы сюда в праздники, 14 июля. Французы три дня не работают – гуляют то есть. Плясали вечерами – и на площадях, и на всех, на знакомой тебе с детства Place de Republic – тоже. Толпы молодых людей поджигали какие-то хреновины и бросали их в почтовые ящики. Они, хреновины, там взрывались. Называются они «петарды», по-русски «шутихи».
Ехали с приключениями – километров через 500 от Москвы лопнуло, даже взорвалось просто, переднее колесо. Разбило нам дно машины, фару и т. д. Еле доехали до Берлина, там все поменяли, а в Кельне поставили машину на два месяца в ремонт. Обдерут немцы, как липку, твоего друга и пустят по миру с сумой, т. е. с отремонтированным «мерседесом». Они, немцы, чмокали и цокали: как, дескать, можно довести машину до такого, дескать, состояния. А я говорил, что «как видите, можно, если даже не захотеть». Марина из Кельна улетела в Лондон, а я – поездом поехал в Париж. Замечательно поехал, потому что была погода впервые, а ехали мы четыре дня предыдущих в полном дожде и мерзости, и состояние, как ты понимаешь, было – хуже некуда, а тут, в поезде, отпустило в первый раз, как тогда в ГДР. Теперь прошло 8 дней – стало чуть легче, даже начал чуть-чуть гимнастику.
Я пока ничего не видел, не делал, сидел дома, читал. Завтра – понедельник, начнем шастать, а вскоре и уедем. Я дурачок, не записал твой телефон домой и звонить не могу. Какие дела? Что делаешь? Как кончили сезон? Спрашиваю так, для соблюдения формы, потому что ответ узнаю только к концу августа, если напишешь мне письмо.
Вчера звонил Севке, он пьет вмертвую, нес какую-то чушь, что он на «неделение» ждет «моих ребят» в «Тургеневе». И что мать его «в Торгсине». Я даже перепугался этого бреда, думал, что «стебанулся» Севка на почве Парижа, а он – просто только что из ВТО с Надей даже вместе.
Ты, Ванечка, позванивай моей маме, она у меня, да и Севке – авось, попадешь на трезвого. Сделай, Ваня, зубы обязательно и, если уж никаких особых дел, – попробуй дачей своей заняться. Начни только, а там назад пути не будет. У меня – все стоит, почти как было, но я про это думать не хочу – приеду, тогда уж. Вообще же, после суеты моей предотъездной – как-то мне не по себе ‹от› безделья-то, да ничего, авось пообвыкнусь, и понравится.
Засим целую тебя, дорогой мой Ваня, привет твоим, надеюсь увидеть белозубую твою улыбку.
Дорогой мой Мишка!
Сегодня, в День поминовения усопших, они – французы – сделали забастовки: и телевидения, и светофором всё позакрывали, гады, и народ ихний – французишки то есть – ринулся на улицы и в кино.
В такой напряженной и сложной обстановке, когда даже негде поставить машину, мы – двое русских людей, Марина и я, – решили намылиться домой.
Они – т. е. те же французы – лишили нас возможности с тобой увидеться и попрощаться как следует быть.
Я завтра улечу. Позвоню, конечно, сразу; постараюсь, конечно, приехать в конце декабря, если все будет нормально.
Я тебя обнимаю и целую троекратно!
«Конец “Охоты на волков”» – это посвящено Михаилу Шемякину. И я придумал эту песню из-за него.
«Купола» – этим я тоже обязан ему. Это для него.
И самая серьезная моя песня «Я был и слаб и уязвим»! Миша! Это ты мне дал эту идею.
Люблю тебя. Потому что люблю настоящих друзей.
Мишенька! Я хотел бы жить здесь из-за того, что ты – здесь!
Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я смогу найти выход, несмотря на то, что я сейчас нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде.
Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и не больным. Главное – я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты – единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз – я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо.
Потом все встанет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо.
Комментарии
Настоящий том представляет читателю Высоцкого-прозаика. Сюда включены лирическая повесть «Жизнь без сна (Дельфины и психи)», сценарии «Как-то так все вышло» и «Где центр?», незавершенный «Роман о девочках», дневниковые записи и письма.
Под названием «Устная проза» помещены фрагменты рассказов Высоцкого о его жизни и работе, звучавшие во время его концертов и выступлений. Высоцкий серьезно и ответственно относился к этим импровизированным монологам и интермедиям, постепенно они приобретали характер достаточно устойчивого текста. Без этого живого слова «о времени и о себе» образ Высоцкого как художника был бы неполон.
За пределами настоящего издания остались произведения, написанные Высоцким в соавторстве: киносценарий «Один» (написан совместно с Д. Калиновской и С. Говорухиным), киноповесть «Венские каникулы» (написана совместно с Э. Володарским), роман «Черная свеча» (написан совместно с Л. Мончинским).
Первоначальное название произведения зафиксировано в дневнике В. Золотухина от 10 марта 1968 года: «Высоцкий давал читать свой „Репортаж из сумасшедшего дома“ (
Сохранился автограф текста под названием «О дельфинах и психах», датируемый 1968 годом. Возможно, это послесловие к повести.
Прежде всего – все ранее написанное мною прошу считать полным бредом. Да ведь это и был бред, потому что я был болен. Нет-нет, товарищи, я на самом деле был болен, да клянусь вам честью! Но почему вы мне не верите? Уверяю вас! Чистая правда! Вот вам крест! Ну чем вам поклясться? Хотите! здоровьем главврача. А что? Очень славная женщина! Спокойная и – что самое чрезвычайное – умная и, как это принято у нас говорить, домашняя. Нет, уютная… Нет-нет, опять!..
