ужином и поставил его на одну из тумбочек. — Чтоб ты знал, я не играю с тобой в игры. Вряд ли можно было бы предположить, что ты, выполняя обязанности прислуги, сам принесешь мне еду!
— Ты могла бы предположить все что угодно — меня бы ничего не удивило. Ты достаточно умна, чтобы догадаться, что твое упрямство меня разозлит и я этого так не оставлю.
— У меня создалось впечатление, что мне предоставили выбор — присоединиться к тебе внизу или же поужинать в своей комнате, — парировала Джемма. — Я даже подумала, что ты заботливо вспомнил о моей усталости после полета. Как же я ошиблась!
— А что, ты в самом деле устала от перелета? — Он холодно улыбался, глубоко посаженные глаза ощупывали ее тело под соблазнительным белым атласом халата.
Джемма и бровью не повела, не поддалась невольному желанию поглубже запахнуться ради приличия. Ему и так прекрасно известно все, что скрывается под халатом, подумала она с вызовом.
— Надеюсь, мне не откажут в столь малой слабости? — с горечью бросила она.
— Только если и мне не откажут в моей.
Такого она не ожидала, и поэтому ее тело оказалось не готово к отпору. Он протянул руку, рывком обхватил ее за талию, и она не успела даже глазом моргнуть, как оказалась прижатой к нему. Его дыхание обожгло ее, жаркий, требовательный, беспощадный в своем сиюминутном желании рот прижался к ее рту. Фелипе языком раздвинул ей губы и прошелся им по нежной коже десен. Джемма просто окаменела от неудержимого напора его страсти.
Животный крик вырвался из его горла. Такой знакомый, в прошлом приводивший ее в восторг. Дыхание замирало у нее в груди от этого безмолвного признания, что она нужна ему вся без остатка — здесь, сейчас и всегда. Глубина ее ответного желания не замедлила заявить о себе, и вот уже она повторялась, та самая страстная вспышка чувств, которая столько раз заставляла ее мечтать о слиянии с ним. Его руки прошлись по атласной поверхности ткани, пробрались под халатик, погладили нежную кожу — и раскаленное добела желание превратило в пепел все ее возражения, как будто смертельный вирус в один миг овладел ее телом.
От страсти у нее помутилось сознание, и она забыла о том, что это всего лишь наказание, месть, пытка со стороны Фелипе. Его ладони, жаркие, жадные, забрались под тонкую ткань, завладели грудью, и Джемма не сдержала резкого выдоха.
Яростно стиснув ее грудь, он прикоснулся ртом к твердому соску, а потом втянул его губами, как будто наслаждался редким, изысканным вином и не хотел потерять ни капли драгоценного напитка.
Джемма вскинула руки и поиграла дрожащими пальцами в знакомых упругих шелковистых кольцах его волос, потом прижала его голову к себе. Она тоже боялась потерять своего возлюбленного.
Но он уже потерян, возражали ей ее измученные чувства. И он ее ненавидит. Считает, что она оскорбила их любовь — а не наоборот. И это как раз та пытка, что он обещал. Но ведь и для него это должна быть не меньшая пытка? Разве это игра? Чувство мести здесь ни при чем — он желает ее, страстно желает! Невозможно поверить, что все это фальшь и притворство: огонь жаждущего тела, хриплое дыхание, рвущееся из груди, жаркий рот, властно и требовательно завладевший ее грудью.
И вдруг все внезапно оборвалось: желание исчезло в водовороте мучительных воспоминаний о предательстве. Мысли их в этот миг слились воедино, а вот телам, похоже, не придется больше никогда.
Они одновременно отпрянули друг от друга, и в затуманенных глазах обоих блеснула боль.
— Такого окончания я не ожидал, — прохрипел он, запахивая полы ее халата и с силой затягивая пояс.
Джемма обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Тело ее под халатом мелко дрожало. Не от желания, она это знала.
— Я… я полагала, что в этом-то и заключалась суть данного опыта, — прошептала Джемма осипшим голосом. В этот миг она поняла, что хочет его так же сильно, как всегда, и это желание питалось отнюдь не физическим вожделением, но любовью. Она не ошиблась в своих чувствах к нему, и недели вполне хватило, чтобы доказать истинность ее любви. Любовь не исчезла, она померкла от его жестокости, но все же оставалась здесь, в ее сердце. Но он-то, неужели он не понимает, что между ними есть что-то особенное и что все происшедшее можно и нужно обсудить?
— Ты бы поела, пока не остыла еда, — дрогнувшим голосом произнес он, останавливаясь у двери.
Не этой очередной смены разговора ждала она от него. Ей хотелось схватки с ним, шумного скандала, потому что именно после яростных столкновений часто получается что-нибудь хорошее. Но он остановился, он смотрит на нее и хочет что-то сказать. Джемма затаила дыхание, ожидая, как последняя идиотка, что с этих прекрасных губ сорвутся грубые и жестокие слова, оскорбления, на которые она сможет ответить тем же, чтобы запустить маховик ссоры.
— Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.
— О, у меня уже нашлось занятие, — выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. — Мария попросила меня написать портрет Кристины.
Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.
— Ей не следовало этого делать! — резко произнес он. — Я с ней поговорю.
— Нет! — вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.
Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.
Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.
— Нет, — повторила Джемма. — Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна… и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если… если дочь когда-нибудь решит уехать.
Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.
— Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.
Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.
— Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, — спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. — По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, — горько добавил он. — И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время — ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.
Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.
— Ну, разумеется, — изобразила она язвительную ухмылку. — Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?
Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.
— Спокойной ночи, querida, — хладнокровно проговорил он. — Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.
Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.
Глава 3
На следующее утро Джемма была на ногах очень рано. Она выспалась на месяц вперед и проснулась свежей и отдохнувшей. Но, едва ступив на ковер, девушка снова вспомнила об угрозах
