Безграничная любовь

— Обещания, обещания.

Карета остановилась перед узкой Мэдисон-авеню. Они пересекли освещенный лунным светом тротуар и вскоре уже были внутри, бросив одежду столь же усталому, как и они, дворецкому.

— Вам не надо было так долго ждать нас, Уильям. Но благодарю вас.

— Ничего, ничего, мисс Джарвис. Я подумал, что вы и мистер Толмэн можете захотеть чего-нибудь.

— Я бы хотела горячего шоколада, если можно. В спальню.

— Да, мадам. — Он выжидательно посмотрел на Райля.

— Я выпью виски с содовой — в библиотеке, Уильям.

— Ты не пойдешь наверх, дорогой?

— Фулмер дал мне пару писем, которые пришли во время моего пребывания на Филиппинах. Я приду наверх, как только прочту их.

Она встала на цыпочки и быстро поцеловала его.

— Поспеши, а то я усну. Ты же знаешь, как я устаю в дни утренников.

— Я не буду тебя будить. С тебя хватит и двух представлений, — улыбнулся он, — так что не буду ждать от тебя третьего.

Она усмехнулась.

— Помню, было время, когда ты готов был выломать дверь, чтоб получить третье представление. Ты слишком привык ко мне, милый друг.

— Не жди от меня оправданий, — сказал он, — помню, было время, когда от одной мысли обо мне ты могла не спать часами.

Она притворно вздохнула.

— Это верно. Придется смириться с этим; экстаз первых встреч прошел. Нам придется либо признать, что ничего не поделаешь, и пожениться — либо найти новые земли для завоевания.

— Иди спать, — сказал он, смеясь. — Утро еще слишком раннее для философских обобщений.

В библиотеке Райль включил свет и устроился в глубоком кожаном кресле. Он как раз вскрыл письмо Кифа, когда Уильям тихо вошел в комнату и поставил около него поднос.

— Я осмелился принести всю бутылку и еще льда, сэр. Я подумал, если вы не возражаете, то я пойду отдохну сейчас — вам больше ничего не нужно?

— Нет, спасибо, Уильям. — Райль откинулся в кресле, чтоб в тишине насладиться письмом Кифа.

Мальчик, как всегда, имел кучу новостей — прелестная жена, интересные больные, прекрасная старая больница, беспокойство о тете Пэйшиенс. «Она не дает мне осмотреть себя, но я знаю, что с ней что-то не так! И потом, может быть, ты приедешь домой на собрание директоров компании в этом году? Оно состоится 15 сентября в 2 часа, но ты, наверное, получил уже уведомление от Олли. Поскольку в этом году собрание будет в Хэрроугейте, я собираюсь в первый раз посетить его. Было бы прекрасно, если б ты тоже смог приехать!»

«Собрание директоров? Зачем мне ехать на собрание директоров компании?» — недоумевал Райль. Он не имел ничего общего с Хэрроу Энтерпрайзес с тех самых пор, как уехал из Глэд Хэнда, и не контактировал ни с Карром, ни с Олли. Нахмурясь, Райль отложил в сторону письмо Кифа и взял другое. Запах, идущий от конверта, был тонким, но почерк — крупным, уверенным и незнакомым. Он вынул несколько убористо исписанных листков.

Хэрроувэйл 16 августа 1899 г.

Дорогой мистер Толмэн.

Меня зовут Бетс Холанд Хэрроу — я жена Кифа. Мы живем здесь, в Хэрроувэйле, уже больше месяца, и мечты Кифа о том, чтоб пойти по стопам матери, наконец сбываются.

Если бы он знал, что я пишу Вам, то решительно бы возражал против этого, но я чувствую, что просто должна рассказать Вам о ситуации, сложившейся здесь, и молить Вас о том, чтоб Вы приехали домой — хоть на день-два.

Вы, наверное, знаете, что по завещанию мистера Хэрроу Вы и любой из детей Хэрроу имеете право жить в Хэрроугейте, но я не знаю, писал ли Вам Киф о полной изоляции, в которой принуждают там жить Джинкс и ев дочь.

Когда Джинкс вернулась, Карр сказал ей, что если она и Элисон не будут безвылазно находиться в башенных комнатах — они занимают башенное крыло, — он запрет их в служебном помещении. Они могут жить в Хэрроугейте, сказал он, но только на его условиях. Не буду притворяться, что понимаю, почему Джинкс остается там, потому что она вправе сама решать для себя этот вопрос, но таким образом все обстоит вот уже двенадцать лет — Джинкс и Эли буквально заключенные!

Не знаю, как сказать об этом поделикатнее, — это само по себе ужасно: у Карра сифилис. Он едва может ходить, и Киф говорит, что это бывает на последней стадии заболевания и что болезнь, вероятно, уже поразила его мозг, так же как позвоночник и ноги.

Совершенно очевидно, что Джинкс и Элисон не могут оставаться там. Это вообще неподходящее для жизни место — тем более оно не для прелестной женщины и милого дитя. О, мистер Толмэн! Джинкс такая красивая, а Элисон — просто обворожительная, Киф называет ее нимфой.

Я пыталась уговорить его, чтоб он еще раз поговорил с Джинкс, но он считает, что она не послушается, и мы очень за нее боимся. Так что Вы остаетесь единственной надеждой.

Совершенно очевидно, что Джинкс Вы очень нравитесь. Она не говорит о своем прошлом, поэтому я и представления не имею о том, отчего она оказалась в таком положении, и о том, что заставляет ее влачить такое существование в Хэрроугейте. Я только знаю, что мы с Кифом не можем у говорить ее уехать и кто-то просто должны внушить ей необходимость покинуть Хэрроугейт, пока не случилось нечто ужасное.

О, мистер Толмэн, пожалуйста, приезжайте!

Я знаю, что Киф написал Вам письмо с предложением посетить ежегодное собрание директоров. Тем самым он просит Вас приехать. Он не хочет давить на Вас, поэтому прямо о причине, побудившей его просить Вас приехать, он не написал. Собрание директоров может послужить для Вас прекрасным предлогом приезда домой, если только Вы уже не послали Карру доверенность. В этом письме я постаралась живописать Вам всю картину происходящего, надеясь, что, прочтя это, Вы почувствуете необходимость приехать сюда.

Карр сейчас, очевидно, является не просто очень злым, но вдобавок еще и лишенным разума человеком. Случиться может что угодно!

Киф говорит, что Вы замечательный человек, и я надеюсь, что он прав. Возможно, мой поступок — то, что я написала Вам, — и нельзя назвать христианским, но я должна была написать и рассказать обо всем Вам, чтоб Вы почувствовали, как отчаянно в Вас здесь нуждаются.

Если Вам небезразлична судьба Джинкс — прошу Вас, приезжайте.

Искренне Ваша

Бетс Хэрроу.

Письмо упало ему на колени, а перед глазами проходили картины прошлого. Воспоминания о Джинкс хлынули через неукрепленные заграждения его души. Снова он почувствовал себя уязвимым, как восемнадцатилетний. Вот отец читает письмо Джинкс, в котором та пишет, что беременна, и снова Райль понимает, что она потеряна для него навсегда. Он ощутил такую же сильную боль, как и в тот день много лет назад. Если бы Джинкс вернулась к нему, даже с ребенком от Магилликутти, они смогли бы счастливо зажить вместе. Но только с большим опозданием узнал Райль о том, что она свободна. И даже тогда она не вернулась к нему, а уехала домой в Хэрроугейт. Он не знал, может быть, она пыталась разыскать его и не смогла?

Когда Киф впервые написал о том, что видел Джинкс, Райль почувствовал острое желание поехать к ней. Но она не хотела этого. Она ясно дала это понять. Возможно, ее решение было вызвано ложью Карра, но в любом случае оно состояло в том, чтоб жить одной.

Наконец Райль вернулся к действительности — к теплой комнате и налаженной жизни с Молли.

Оба — и Киф, и его жена — говорили так, как будто бы у Райля была какая-то причина посетить собрание директоров. Похоже, они думали, что у него есть сток в Хэрроу Энтерпрайзес, — что он член совета. Странно. Оба письма написаны шестнадцатого августа. Сегодня — первое сентября. Собрание