через канаты не полезут. Хулиган, словом, как правило, к боксу не способен: натура не та.
Конечно, и среди них иной раз попадается крутой народ с ярко выраженной установкой на любое опасное и преступное действие. Но и такие заниматься боксом тоже не станут. Такие обычно предпочитают нож. Они шума не ищут, действуя быстро и решительно.
Бокс — прежде всего спорт, и этим, по существу, все сказано. Те неписаные законы, тот нравственно-психологический климат, который присущ спорту, неприемлемы для людей с антиобщественными устремлениями, с ущербной, отклоненной от нормы психикой. Спорт либо вытесняет из себя таких, либо перевоспитывает, подводя к переоценке таких понятий, как сила, мужество, доблесть.
Хочу сразу же сказать, что мои убеждения основаны не только на личном опыте.
Несколько лет назад, например, во Всесоюзном научно-исследовательском институте физической культуры организовали специальную комплексную группу под руководством известного в прошлом боксера, мастера спорта, кандидата педагогических наук Олега Фролова. Группа эта провела на базе одного из районов Москвы большую экспериментальную работу. При ЖЭКах и домоуправлениях была на общественных началах создана целая сеть боксерских секций, куда мог записаться практически любой юноша или подросток. Уже через год, по данным детских комнат при отделениях милиции, число приводов за мелкое хулиганство резко сократилось!
И это, на мой взгляд, естественно.
Тот, кто приобщился к боксу, обычно уже не ощущает наивной потребности хвастать собственной лихостью или кулаками. Не станет же, скажем, спринтер бегать ради прохожих на улице стометровку!
Во всяком случае, среди знакомых мне мастеров кожаной перчатки — а за мою жизнь на ринге таких знакомств наберется не одна и даже не несколько сотен, а гораздо больше — никто из них зачинщиком уличных скандалов никогда не бывал. И, убежден, никогда не станет. А вот хамство или дебош благодаря их решительному и квалифицированному вмешательству пресекались великое множество раз.
Думая обо всех этих вещах, я вовсе не задаюсь целью рекламировать бокс как спорт, думаю, что он в рекламе не нуждается. А если и нуждается, то сам ринг, суровая красота и напряженный, захватывающий динамизм происходящих на нем поединков сделают это лучше меня.
Популяризатор или агитатор из меня никакой, я только боксер. Но какой же боксер пропустит удобный случай, отказавшись принять бой в защиту любимого вида спорта. Особенно если это бой с тенью, с той тенью, которую порой все еще стремятся совершенно незаслуженно набросить на бокс.
КОГДА ПРЕДСКАЗАНИЯ СБЫВАЮТСЯ
В Варшаве после победы над Богитой я провел еще одну встречу, с венгерским тяжеловесом Капочи. Венгр не сумел оказать серьезного сопротивления и после второго раунда отказался продолжать поединок.
Команда наших боксеров, завоевав четыре из восьми золотых медалей, заняла первое место.
А ровно через два месяца в Свердловске мне наконец удалось добиться первого настоящего большого успеха: я стал чемпионом Советского Союза.
Королев в первенстве 1950 года не участвовал: незадолго перед соревнованиями он повредил себе руку; и задача таким образом для меня значительно упростилась. Выиграв у москвича Подшивалова и боксера из Армении Додельцова — с обоими я уже не раз встречался и хорошо знал как сильные, так и слабые их стороны, — в финальном бою я встретился с Анатолием Перовым.
Перов был настроен решительно. Отсутствие Королева воодушевляло его не меньше, чем меня. Оба мы считали, что в другой раз такая возможность вряд ли представится, и потому упустить ее ни один из нас, естественно, не хотел.
Поединок предстоял упорный, но игра, как говорится, стоила свеч.
Зная, что Перов особенно силен в ближнем бою и наверняка станет к нему стремиться, мы с Огуренковым вначале избрали тактику широкого маневра по рингу, со ставкой на короткие быстрые атаки с дальней дистанции.
Нечто похожее успешно применял когда-то Анатолий Степанов. Он первый сумел приспособиться к бурным атакам атлетически сложенного и физически очень выносливого москвича. Его быстрые отходы с ударом и последующим развитием контратаки хорошо помогали сдерживать наступательный натиск Перова, и Степанову удалось тогда добиться победы. Затем его примеру последовал ленинградец Пичугин, выиграв в том же стиле бой.
Дважды приносила успех эта тактика и мне самому. Но с тех пор, как говорится, много воды утекло. Перова часто и крепко ругали, предупреждая, что ему необходимо разнообразить манеру ведения боя, и он сумел сделать необходимые выводы. Он и прежде был нелегким противником, а теперь мастерство его резко возросло.
И все же в главном Перов мало изменился: безудержный напор, превращающий схватку в одну непрерывную мощную атаку, по-прежнему оставался его основным оружием. Потому-то мы вначале и остановились на испытанной тактике маневра и сдерживания.
Но затем Виктор Иванович вдруг передумал.
— Все равно главным твоим соперником остается Королев, — сказал он. — Значит, против него и нужно готовить оружие. Попробуй переиграть Перова в ближнем бою. Не выйдет, вернешься к намеченному плану. Но думаю, должно получиться.
На том мы и порешили.
Не знаю, как к этому отнесся противник; во всяком случае, от обычной своей манеры Перов ни на йоту не отступил. С первой же секунды боя он завелся, что называется, на всю катушку и не переводил духа два раунда кряду. Казалось, легкие его не знают устали; работали они не хуже кузнечных мехов.
Я старался не уступать. Встречая Перова прямыми ударами, я видел, что могу, если захочу, удерживать его на расстоянии, гасить атаки в тот момент, когда они только зарождаются. Что я, кстати сказать, нередко и делал. Но помня об уговоре с тренером и полностью разделяя его замыслы, я вместе с тем как бы шел противнику навстречу, позволяя ему сближаться и вести бой на ближней дистанции настолько часто, насколько это отвечало моим интересам. Рефери в такие минуты буквально из сил выбивался, то и дело растаскивая нас в разные стороны. Но тут же мы снова сшибались в центре ринга, молотя друг друга в нескончаемых, сумасшедших по темпу многоударных сериях. Перов в основном орудовал короткими боковыми по корпусу и реже в голову; я чередовал хуки с ударами снизу. Перов, пожалуй, бил чаще, но мои удары были и точнее, и тяжелее.
Зрители едва ли разбирались в том, что происходит на ринге; вихрь ударов оказался настолько яростным и плотным, что разглядеть, которые из них проходят, а которые нет, представлялось затруднительным даже и специалисту. Но на трибунах понимали одно: идет чудовищная темповая рубка. Коса, как говорится, нашла на камень. Яростный накал схватки перекинулся с ринга к болельщикам, и трибуны охватило жарким неистовством. Гвалт в зале стоял такой, что слышно, наверное, было на другом конце города.
В третьем раунде Перов начал сдавать. Легкие легкими, но такой темп хоть у кого собьет дыхание, да и удары по корпусу делали свое дело. Я тоже дышал, как паровоз, но знал, что поставленную цель удалось выполнить: осилить Перова в ближнем бою — это кое-чего стоило. А переиграть его я переиграл: оба раунда остались за мной. Нужна была, как всегда, концовка.
Перов хотя и продолжал искать сближения, но наступательный порыв его явно выдохся. Восстановив дистанцию, я вернулся к тактике маневренного боя. Несколько точных ударов под занавес, которыми мне удалось завершить атаки, окончательно склонили перевес на мою сторону.
Все боковые судьи отдали победу мне.
Итак, долгожданное, наконец, свершилось: я стал чемпионом страны в тяжелом весе. Прогнозы Пастериса начинали сбываться. Но главное — незавершенная дуэль с Королевым — все еще ожидало меня впереди.
Наше затянувшееся соперничество, — забегая вперед, скажу, что оно длилось целых семь лет, — вообще-то не являлось чем-то необычным и новым. В спорте такое случается не столь уж редко. Но в боксе,
