необходимо для ринга: железный, несокрушимый характер, ясную голову, гранитное упорство и выдержку, изумительное чувство дистанции, блестящую, мгновенную реакцию и могучие, не знающие усталости руки. Все остальное — тактическое мастерство, блестящую технику и звероватую хитрость в бою — он взял у жизни сам, накопил в опыте и закрепил огромным повседневным трудом. Лучшего тяжеловеса, чем Королев, среди боксеров-любителей в те годы не было.
Но Королев старел… Сам, может, он этого и не чувствовал, но другие это видели и понимали. А некоторые уже начинали говорить об этом вслух.
«Пусть все тяжеловесы пока еще намного уступают по классу абсолютному чемпиону страны, — писал сразу после поединка в Московском цирке экс-чемпион страны Виктор Пушкин, — но теперь их стало так много, что через два-три года появятся новые претенденты на звание чемпиона в тяжелом весе».
Однако это случилось раньше.
На самой середине залитого ослепительным светом ринга, установленного в круглом зале Московского Дворца физкультуры «Крылья Советов», лежали две аккуратно сложенные пары боевых, черного цвета, боксерских перчаток. Над ними сошлись трое: тренер и секундант Королева Градополов, мой тренер и секундант Огуренков и судья на ринге Тимошин. Секунданты были в темных спортивных костюмах, рефери — в традиционной белой рубашке и белых брюках; они разыгрывали перчатки. И хотя одна пара абсолютно ничем не отличалась от другой — так требовал ритуал.
Но вот приготовления закончены, секунданты спрыгнули с помоста, зрители в зале настороженно затихли — сейчас прозвучит гонг.
Королев сразу же идет в атаку. Он верен себе и, как всегда, движется на ринге только вперед. Цель его тоже привычна — войти в ближний бой.
Все, как всегда, и все, в который уже раз, воспринимается опять не так, как прежде, опять в чем-то по-новому. Нет, к кому угодно, но к Королеву никогда до конца не привыкнешь…
Несколько длинных боковых левой, и он, взломав защиту, проходит в ближний бой. Я мгновенно накладываю перчатки на его бицепсы и тут же отхожу назад — серия жестоких хуков в туловище предотвращена. Но Королев, разумеется, не успокаивается. Финт левой, корпусом, еще раз левой — это уже не финт, а удар, и противник, сблизившись, взялся за дело. Мощные удары снизу, сбоку и опять снизу… Часть из них успеваю парировать, часть проходит. Коротко бью вразрез и ухожу в сторону.
Дистанция восстановлена. Знаю, что ненадолго. Королева, когда он так идет, все равно не удержишь.
Маневрирую; плету вокруг противника быструю замысловатую вязь — ровно в силки ловлю; работаю длинными прямыми: раз-два и назад, раз-два и в сторону. Королеву такая суета не нравится. Бьет внезапно скачковым левой — не достал, я настороже. Зато вот этого я уже не ждал: снова левый в голову, еще раз — сильно! — в туловище, и противник уже развивает серию. Опять ближний бой: локти, перчатки, локти, перчатки — трах! — искры из глаз, напоролся на апперкот. Отвечаю двумя ударами снизу же и наконец отрываюсь с коротким прямым в голову на отходе…
Раунд на исходе. Оба, будто сговорившись, резко увеличиваем темп. Королев, как обычно, слишком открыт, слишком низко опускает руки. Теперь бросаюсь вперед сам, кажется, опережаю… В голову, еще раз, теперь в корпус и опять в голову… Два удара мимо, двумя достал.
Гонг.
— Мой? — спрашиваю Огуренкова глазами.
Тот утвердительно кивает и ловко закручивает полотенце. С дыханием пока в порядке, но подышать про запас не мешает — неизвестно, что готовит, сидя в своем углу, противник. Но что-нибудь придумает непременно, в этом я нисколько не сомневаюсь. Вон и Градополов перегнулся через канаты, что-то говорит, рубя по привычке воздух ладонью…
— Концовку ты сделал неплохо. Но перевес минимальный, — говорит Огуренков. — Попробуй еще увеличить темп.
Вместо ответа я вопросительно смотрю на него: хватит ли меня, ведь бой только начался, впереди два раунда?
— Хватит, не волнуйся, — угадывает мой невысказанный вопрос Огуренков. — Ты сейчас в отличной форме.
Второй раунд вновь начинается атакой Королева. На этот раз я не отхожу. Завязывается обмен ударами на средней дистанции. Темп высокий, но оба работаем чисто. Рефери тут делать нечего. Зато у нас работы по горло, только успевай поворачиваться… Королев защищается в основном нырками и плечом, я — отбивами и уклонами. Ринг гулко ухает, отзываясь на частые тяжелые удары.
Зрители поднялись на ноги. На них это действует. Им кажется, что мы сейчас усердно вышибаем друг из друга дух: ударов много, а то, что они идут в плечи или перчатки — отчего и гул — это на трибунах обычно не видят. Впечатление на неискушенный глаз сильное, острое. Но мы, естественно, стараемся не ради впечатлений; цель у обоих одна и, так сказать, вполне кровожадная — зацепить, достать сильный ударом.
Только не так это просто.
Боксеры высокого класса редко пропускают удары. Во всяком случае, гораздо реже, чем кажется зрителям. В самом упорном, самом ожесточенном бою, если противники не пренебрегают защитой, если не ввязываются в рубку, дело нередко заканчивается вполне бескровно. Конечно, я имею в виду не уколы, с помощью которых набирают очки, а настоящий, акцентированный удар. Такой удар — штука серьезная. И если он попадает в цель — в подбородок или солнечное сплетение, — дело, как правило, без вмешательства рефери не обходится. Но провести такой удар трудно; обычно его долго и тщательно готовят, стремясь отвлечь от него внимание противника, обмануть его бдительность.
Попадаются и такие боксеры, о которых принято говорить, что они хорошо держат удар. Это не совсем верно: удар не держит никто. Просто у одних голова крепче, у других слабее. Но и только. Бойца, которого нельзя сбить с ног или отправить в нокаут, не существует. Дело решает не крепость челюсти, а искусство защиты, опыт и мастерство.
Королев защищался блестяще. Обычно его это не слишком заботит: привык рассчитывать на свою феноменальную выносливость, и, атакуя, он нередко пренебрегает защитой. Но не теперь. Его движения скупы, но ювелирно точны; массивная круглая голова будто обтекает удары; искусство нырка у него доведено до совершенства — уходит под перчатку в самое последнее мгновение, и тут же серия с обеих рук.
Я тоже стараюсь вовсю. Майку хоть выжимай, глаза заливает потом…
Наверное, со стороны все это выглядит неплохо. На трибунах прямо-таки с ума сходят: от рева и криков уши заложило. Послушать болельщиков, так они лучше нас знают, что надо делать. Им всегда все ясно. «Протаскивай его, протаскивай!» Это Королеву. А куда там протаскивать, когда темп и так такой, что от любого из нас хоть прикуривай, того и гляди вспыхнем! Протаскивать хорошо, когда противник избегает встречного боя, старается держаться на расстоянии. «Свингом! Левой бей! Левой!» Это уже мне. Все правильно, я левша, и левая рука у меня сильнее. Но и Королев об этом прекрасно знает. А свингом я вообще не пользуюсь, слишком длинный удар… Но болельщики не унимаются, кричат. Им, как они считают, виднее.
Темп прямо сумасшедший. То и дело сшибаемся в ближнем бою.
Королев вкладывает в удары всю свою чудовищную силу. Я тоже на пределе, но стараюсь опережать, стараюсь не уступить инициативу. Впрочем, она сейчас не принадлежит никому: мы оба не выпускаем ее из рук, будто перетягиваем канат — шаг мой, шаг противника. Ох как туго он сейчас натянут, этот незримый канат, вот-вот лопнет…
Королев на миг отступает, в глазах у него мелькнуло недоумение. Понятно: удивляется, почему его тяжелая артиллерия все еще не вытряхнула из меня душу; трудится вроде бы не покладая рук… Неужели наступил перелом? Неужели пришел мой час, и я могу переиграть его в ближнем бою? Нет, достаточно и того, что работаем на равных. Руки — от запястий и до локтей — ноют тупой, саднящей болью, будто с них заживо содрали кожу, зато бока целы — настолько, конечно, насколько их можно сохранить в такой мясорубке.
Противник уже снова в работе, всаживает серию за серией. Не руки, а чисто два пневматических молота — сваи бы ими заколачивать…
