рыженькие, как мошкара. А впрочем, поди знай, будут ли детишки рыжеволосые: Тээле, она скорее русая… светловолосая. Да эти и неважно, это потом увидим, когда начнут они на свет появляться и хоть один уже будет налицо.
Кийр краснеет по самые уши и глядит в сторону на вековой дуб.
– Да, да, – продолжает звонарь, – гляди-ка, вон там и аист наготове, только приказа ждет. Теперь вы, господин Кийр, уже, так сказать, одной ногой в супружестве, дайте-ка быстренько этому самому аисту заказ, тогда вовремя готово будет: только и знай, что бери, будто тебе кто старый долг уплатил.
– Ха-ха-ха! – смеется Тоотс, отворачиваясь к сараю.
– Вы слишком далеко заходите, Либле, – с укоризненной улыбкой замечает Кийр.
– Господи помилуй, как это я слишком далеко захожу? Ведь детей на свет производить – это же тебе не шалость какая или фокус, самим человеком выдуманный; так уж сам бог раз н навсегда устроил, и определил, и Адаму повелел. Да и с чего бы, на самом деле, мне, старому хрычу, далеко заходить – у меня у самого дочурка дома, скоро женихов дожидаться станет. Этой дорогой всем нам идти, как сказала одна старая дева, глядючи на свадебный поезд. Стесняться тут нечего! Уж мы с господином Тоотсом заявимся в воскресенье в Рая, как часы, а там и подольше потолкуем – так ведь вы сами сказали. А сейчас у меня одна забота – пойти домой да жену как следует пробрать, чтобы не была такой умной и в другой раз не говорила: «Какие там еще диковинные вести!»
– Пожалуйте, пожалуйте в воскресенье, – повторяет рыжеволосый. – Но вот о чем мне хотелось попросить школьного приятеля: не будет ли он так любезен написать мне рекомендательное письмо в Россию. Он говорил, что служил там в нескольких имениях, что у него есть знакомые помещики… и меня вроде бы лучше примут, если Тоотс даст мне с собой письмецо. Если это ему не трудно…
– Можешь получить, – отвечает Тоотс, морща лоб. – Если есть время подождать, хоть сейчас напишу письмо Иванову.
– Нет, нет, – возражает Кийр. – К Иванову этому я не хочу, у него в голове исиас, начнет еще дубинкой лупить…
– Ишиас, а не исиас! – поправляет его управляющий имением. – Ну, разумеется, триумфальных ворот он к твоему приезду строить не станет, на этот счет будь спокоен, но служить у него можно, ежели кто действительно хочет работать, а не едет лишь для того, чтоб называться опманом.
– Нет, к Иванову я не хочу.
– А других таких хороших знакомых у меня нету.
– А что, – вмешивается в разговор звонарь, – разве у молодого барина Кийра не заготовлено рекомендательное письмецо?
– Есть, конечно, – отвечает Кийр, – но чем больше, тем лучше; одно не поможет, так другое.
– Ну, раз у тебя уже есть, – растягивая слова, замечает Тоотс, – чего ж ты еще и у меня просишь. Одной хорошей рекомендации вполне достаточно.
– Чем больше, тем лучше, – улыбается Кийр, втягивая голову в плечи. – Когда уезжаешь из дому так далеко, надо быть предусмотрительным. Ведь когда тебе больше не захотелось учиться в приходской школе и ты в Россию уехал, были же у тебя какие-то бумажечки в кармане? Если не ошибаюсь, ты говорил о каком-то своем родственнике в России, о дядюшке или…
– Лучшая рекомендация дельному человеку – это он сам, – подчеркивая слова, отвечает Тоотс. – А если ты лодырь, так тебе и дюжина писем не поможет. И с другой стороны: как я могу тебя рекомендовать? Ведь я знаю только, что ты портной и умеешь шить пиджаки с разрезом сзади.
– Верно, верно! – подхватывает Либле. – А мерку старик всегда снимает сам, сам и кроит тоже, парням остается только на машинке сострочить. Молодой барин Жорж, может быть, уже умеет и мерку снять и раскроить ежели потребуется; однако это все же не земледелие. Нет, я так думаю: раз у вас уже одна рекомендация есть, так не стоит вторую клянчить. Да, а что это недавно рассказывал этот самый, как его, черта… Хиндрек из Лилле? Он тоже бродил по России и сейчас вернулся. Так вот, там, в России, внизу, значит, на южной стороне, будто бы вечно гуляет страшный ветер, так что… вас, молодой барин Кийр, такого щупленького, еще чего доброго унесет… Ежели поедете, суньте себе в карман утюг, все надежнее будет, не то попадете ненароком в бурю да и улетите к самому Черному морю. А кому потом нужен будет такой негр или арап? Тогда и детишки уже не рыжие или белобрысые пойдут, а кикиморы, черные, как чертенята.
– Ха-ха-ха! – хохочет Тоотс. – Да, ветер в России буйный. Но дует он больше снизу на север. Кое-каких легковесных путешественников он живо пригонит обратно в родные места и посадит на ту же самую кочку, где они и до отъезда квакали.
– Ну, – сердито отвечает Кийр, – если эти рекомендации надо так выпрашивать, то не нужно мне их вовсе. Обойдусь и без них. Никто не сможет потом попрекать, что помог. А ветер пускай себе дует. Если его не испугались те, что всего одну зиму проучились, так мне и подавно нечего бояться. Пусть дует божий ветер, куда ему угодно, как бы он не унес кое-кого в Сибирь или на Сахалин.
– Ну-ну, – рассудительным тоном возражает Либле, – это уж самый свирепый ветрище, храни нас бог от такого. Уже и тот, что к Черному морю дует, ни к чему. Я вот ломаю, ломаю себе голову, а все в толк не возьму…
– Что? – спрашивает Кийр.
– Да вот что – вернетесь вы оттуда черный как уголь… будут ли тогда дети и впрямь черные или же глиняного цвета? Тээле, я уже говорил, она светловолосая… Белая, черный, черный и белая… Нет, дети все-таки получатся серые, как чертенята, или глиняного цвета ведь прежняя-то рыжая голова…
– Бросьте вы наконец, Либле, своих детей! – надувает губы рыжеволосый.
– Боже милостивый, – делает невинное лицо Либле, – я же не о своих детях говорю. Своего ребенка я уже бросил, вернее, ребенок бросил меня. Стоит мне переступить порог и снять шапку – малышка Мари начинает кричать, точно ее режут, и меня и близко не подпускает. Теперь не добьюсь с ней толку, пока борода и волосы не вырастут. Я о ваших детях говорю, молодой барин Кийр. Будь я уверен, что вы вернетесь из России таким же рыжим, как сейчас перед нами стоите, на душе было б куда спокойнее. Пускай себе снуют карапузы, как огненные шарики, между Рая и Паунвере – никто ничего не скажет, потому оно естественно. А вдруг покатятся оттуда, с кладбищенского холма… черные, глиняно-серые или бог знает еще какого цвета, может даже зеленые, тогда… Хуже всего, что они будут лошадей пугать, никто больше не
