что Тээле очень странная девушка. Даже он, сторонний наблюдатель, и то не в состоянии объяснить все «эти дела», так где же понять их бедному Жоржу, который по уши погряз в муках любви; а если уж кто любит так тяжко, то не слышит и не замечает многого, что вокруг делается.
Незадолго до захода солнца Либле начинает поджигать фитили. Тоотс, с папиросой во рту, стоит поодаль у межи и следит за ним. Рядом топчется Март, дрожа всем телом и бормоча от страха какие-то непонятные заклинания. Несмотря на свое богатырское телосложение, Март боится ружей, пороха и всего, что имеет к ним какое-нибудь отношение.
Либле с горящей головешкой в руке подходит к одному камню, затем перебегает к другому, поджигает фитиль и здесь, спешит к третьему а тут проделывает то же самое. Возле четвертого камня он останавливается и оборачивается. Над первым камнем возникает облако дыма, внезапно, словно от подземного толчка, камень в ямке подскакивает, раздается громкий взрыв – и камень разваливается. Куски покрупнее остаются тут же у края ямы, мелкие разлетаются по сторонам, а осколки со свистом летят еще дальше.
– Хорошо! – восклицает по-русски Либле и машет Тоотсу головешкой; затем он поджигает следующий фитиль и принимается бегать по полю вдоль и поперек, подпаливая один шнур за другим. Бум, бум, бум! – гремит на поле Заболотья, словно здесь идет артиллерийская перестрелка. Камень за камнем рассыпаются на куски, в вечерней тишине взрывы отдаются далеким эхом. Тоотс оглядывается – Март исчез. Он снова переводит взгляд на Либле. Звонарь в эту минуту подбегает к очередному камню, но вдруг резко останавливается как вкопанный и застывает на месте: прямо перед ним разваливается камень. Видимо, зажигая фитили, Либле что-то перепутал и по ошибке подбежал к камню, где запальный шнур уже был подожжен.
– Ай, ай! – испуганно вскрикивает управляющий, видя, как звонарь, прикрыв глаза ладонью, поворачивается спиной к рассыпающемуся камню. – Что с тобой, что с тобой? – кричит он, подбегая к Либле.
– Ничего! – махнув рукой, отвечает Либле по-русски и опять принимается за работу.
Управляющий с облегчением вздыхает. Ему начинает казаться, что он крупный полководец и руководит сейчас сражением. Но вдруг совсем близко от него взрывается камень и осколок больно ударяет его в правую ногу.
– Ну, – бормочет он. – Это еще что такое? – Прихрамывая, он ковыляет к меже и садится на землю.
Да, здорово его шлепнуло, но кто же велел ему совать нос прямо к камню! Пыхтя и кряхтя, он с трудом стаскивает сапог и разглядывает ногу. Ну конечно, голень красная и быстро опухает. «Да, да, само собой разумеется, как любит говорить старый Кийр», – мысленно повторяет он.
Либле со своим факелом уходит все дальше и дальше. Над каждым разваливающимся камнем какое-то время еще реет легкое облачко дыма, потом оно постепенно рассеивается и, сливаясь с другими облачками, прядями тумана заволакивает все поле. Домочадцы один за другим выбегают во двор, к изгороди, и с интересом наблюдают необычайное зрелище. Услышав приближающуюся канонаду, стадо свиней, хрюкая и толкаясь, устремляется с дороги во двор; маленький поросенок, с которым, как видно, во время бегства случилась неприятность, визжит громче всех. На пастбище заливается лаем и воем Кранц, словно и ему обязательно нужно высказать свое мнение.
Затем Либле медленно подходит к управляющему, по дороге разглядывая взорванные камни. Видимо, он считает, что работа удалась на славу, и еще издали кричит:
– Завтра возить начнем.
– Ясно, начнем, – болтая в воздухе больной ногой, отзывается управляющий. – Ой, Либле, если бы ты знал, как она болит! Не везет мне с этой проклятой правой ногой: то в нее ишиас залезет, то камень попадет. Черт ее знает, что это за нога такая и почему с ней такое делается. А может быть, ишиас как услышал такой тумак, так и удрал со страху. Ой, Либле, ой, Либле, если б ты знал…
Испуганный звонарь хочет тотчас же отвести больного домой. Но больной сам не спешит – он сначала осматривает развалившиеся камни и лишь после этого уходит. Дома запрягают лошадь, и Тоотс с Либле едут за помощью к аптекарю. А старик из Заболотья, видевший все это и слышавший, смотрит вслед отъезжающим и обращается к хозяйке:
– Говорил же я, незачем всю эту возню затевать, подправили бы хлев и без него.
– Да уж от тебя дождешься!
Аптекарь ощупывает ногу Тоотса и находит, что кость сейчас даже крепче, нежели была до удара; а опухоль очень скоро пройдет, если положить хороший компресс.
– Да, – жалуется больной. – Но если бы вы знали, как она болит!
– Тут уж ничего не поделаешь, – успокаивает его аптекарь. – Большое дело – большие издержки; лес рубят – щепки летят. Время – лучший исцелитель, и бог не без милости.
На больную ногу накладывают компресс, кроме того, Тоотсу дают с собой бутыль жидкости для компрессов. И управляющий уезжает домой. Он лишний раз убеждается в том, что даже самое скромное начало самого скромного дела иногда связано со значительными трудностями.
Утром управляющий снова ковыляет на поле, несмотря на боль. Он словно решил победить какого-то незримого врага, пытающегося помешать его работе. До завтрака он и Либле возятся с камнями вдвоем: могучий помощник Март куда-то исчез. Когда загрохотали взрывы, кто-то из домочадцев видел, как он, насмерть перепуганный, мчался через поле; где он сейчас, никто не знает. До обеда помогает таскать камни батрак, но затем исчезает и он, и на поле по-прежнему остается полтора человека, ибо Тоотс с сегодняшнего дня считает себя как работника «дробной величиной».
– Это грустная и трогательная история в поучение и молодым и старым, – говорит он, когда боль в ноге мешает ему работать.
После полудня на поле Заболотья появляется аптекарь – он пришел проведать больного. С ноги снимают бинты, аптекарь смазывает больное место какой-то мазью и снова накладывает повязку. Либле сидит рядом и молча наблюдает за этой процедурой.
– А теперь, – говорит аптекарь, закончив работу, – наружными средствами мы эту ногу уже порядком подлечили. Пора применить и внутреннее лекарство. Наружное вытягивает, внутреннее выталкивает: дня через два-три они эту хворь из вашей ноги окончательно вышибут, тогда хоть в пляс пускайтесь, если до той поры новая беда не привяжется.
При этих словах фармацевт подмигивает Тоотсу и вытаскивает из кармана плоскую бутылку с надписью
