МАМА НА ВЫДАНЬЕ

— Я согласен с Ларри,— неожиданно вступил Лесли.— Он явно состоятельный человек — два дома в Афинах, один на Крите. Что из того, что грек. Тут уж ничего не поделаешь, и ведь мы знаем очень славных греков — возьми хоть Спиро.

— Она не может выйти за Спиро,— горячилась Марго.— Он женат.

— А я и не сказал, чтобы она за него выходила, просто отметил, что он славный грек.

— Все равно, я против смешанных браков,— настаивала на своем Марго.— От таких союзов рождаются дублоны.

— Квартероны,— поправил ее Ларри.

— Ладно, как бы они ни назывались,— сказала Марго — не хочу, чтобы у мамы были такие дети. И не хочу отчима, фамилию которого невозможно выговорить.

— Когда они поженятся, сможешь называть его по имени,— заметил Ларри.

— А какое у него имя? — подозрительно осведомилась Марго.

— Еврипид,— ответил    Ларри.— Сокращенно — Рип, если хочешь.

Было бы слишком мягко сказать, что профессор в тот вечер произвел на нас плохое впечатление. Когда стук копыт и звон бубенцов возвестил, что коляска с гостем въехала на ведущую к нашему дому извилистую дорожку среди олив, мы услышали голос профессора прежде, чем увидели его. Он распевал очень красивую греческую песню о любви. К сожалению, ему явно никто не говорил, что он начисто лишен музыкального слуха, а если и говорили, он не поверил. Профессор пел очень громко, возмещая качество звука количеством. Мы вышли на веранду встретить его, и когда коляска остановилась перед крыльцом, тотчас стало очевидно, что наш гость явно перебрал вина. Прямо из коляски он упал на ступеньки крыльца, разбив при этом, увы, три бутылки вина и горшочек с приправой чат-ни, приготовленной им для дамы. Элегантный светло-серый костюм был спереди весь залит вином, так что профессор больше всего походил на человека, чудом уцелевшего после страшной автомобильной катастрофы.

— Он пьян,— сообщил возница на случай, если мы этого не заметили.

— Надрался, как сапожник,— заметил Лесли.

— Как два сапожника,— поправил его Ларри.

— Это ужасно,— сказала Марго.— Мама не может выходить замуж за греческого пьяницу. Папа был бы решительно против.

— Выйти за него замуж? — удивилась мама.— О чем это вы?

— Просто мы подумали, что он внесет немного романтики в твою жизнь,— объяснил Ларри.— Я ведь говорил тебе, что мы нуждаемся в отчиме.

— Выйти за него! — в ужасе воскликнула мама.— Лучше умереть! Что вы такое говорите, дети?

— Вот видите,— торжествующе заявила Марго.— Я же говорила, что она не пойдет за грека.

Тем временем профессор успел снять забрызганную вином фетровую шляпу, поклониться маме и уснуть, лежа на ступеньках крыльца.

— Ларри, Лесли, вы безобразно себя ведете,— сказала мама.— Поднимите этого пьяного дурня, положите обратно в коляску и скажите кучеру — пусть везет его туда, где подобрал. И чтобы я больше его не видела.

— Где твое романтическое чувство? — воззвал Ларри.— Как мы можем снова выдать тебя замуж, если ты будешь вести себя так недружелюбно? Малый всего лишь выпил стаканчик-другой.

— И чтобы я больше не слышала эти дурацкие разговоры о моем новом замужестве,— твердо произнесла мама.— Я сама скажу вам, когда и за кого пожелаю снова выйти замуж, если вообще пожелаю.

— Мы только пытались помочь тебе,— обиженно сказал Лесли.

— Пока что помогите мне избавиться от вида этого пьяного идиота,— ответила мама и зашагала обратно в дом.

Обед в тот вечер был отменный; знал бы профессор, что потерял! Правда, застольная беседа текла довольно вяло.

На другой день мы отправились купаться, предоставив уже не так воинственно настроенной маме бродить по саду с ее каталогом семян. Вода в море была такая теплая, что освежиться можно было, только отплыв подальше от берега и нырнув на глубину полутора-двух метров. Искупавшись, мы простерлись на земле под оливами; соленая вода, высыхая, разрисовывала кожу нежными белыми узорами.

— Знаете,— заговорила Марго.— Я тут подумала... Ларри недоверчиво поглядел на нее:

— В самом деле?

— Я подумала, что мы просчитались с профессором. Он не подходит маме.

— Да ведь я только дурачился,— лениво протянул Ларри.— Я вовсе не хочу, чтобы она снова выходила замуж, просто мне показалось, что она сама так настроена.

— Хочешь сказать, что это была мамина идея? — озадаченно произнес Лесли.

— Конечно. Когда женщина в ее возрасте принимается всюду сажать страстоцвет, сразу все ясно, разве нет? — сказал Ларри.

— Но ты только представь себе, что было бы, выйди она замуж за этого профессора! — воскликнула Марго.

— А что было бы? — подозрительно осведомился Лесли.

— Так ведь ей пришлось бы ехать с ним жить в Афины,— ответила Марго.

— Ну и что?

— А кто бы тогда готовил для нас? Лугареция?

— Не дай Бог! — горячо произнес Ларри.

— Помните ее суп из каракатиц? — спросил Лесли.

— Прошу тебя, не напоминай,— взмолилась Марго.— Все эти глаза, которые плавали там, укоризненно глядя на нас,— уф!..

— Почему бы нам тоже не поехать в Афины и не жить там вместе с ней и этим Эрисиполусом или как его там? — предположил Лесли.

— Не думаю, чтобы ему на склоне лет понравилось за-. получить четверку чужих детей,— сказал Ларри.

— В общем, по-моему, мы обязаны как-то отвлечь маму от мыслей о замужестве,— заключила Марго.

— Уж очень она настроена,— возразил Ларри.

— Значит, надо ее перестроить,— сказала Марго.— Будем следить, чтобы соблюдала нормы приличия, не давать ей слишком часто встречаться с мужчинами. Будем за ней присматривать.

— Так ведь она вроде ничего такого не делает,— неуверенно заметил Лесли.

— Только ходит и сажает страстоцвет,— заметил Ларри.

— Вот  именно,— подхватила  Марго.— Мы  обязаны присматривать за ней. Помните, без дыма нет огня.

Памятуя все это, мы разошлись по своим делам: Ларри — что-то писать, Марго — соображать, что делать с семнадцатью метрами красного бархата, купленного ею по дешевке, Лесли — смазывать свои ружья и делать патроны, я — искать супруга для одной из жаб, ибо брачные дела моих животных были для меня куда важнее маминых проблем.

Три дня спустя (я только что, разгоряченный, потный и голодный, пришел домой после неудачной охоты на пятнистых змей среди холмов) к нашей вилле подъехал «додж», на котором Спиро доставил Антуана де Вера — в черном плаще с алым подбоем, костюме из голубого вельвета, с огромным сомбреро на голове. Ступив на землю, де Вер закрыл глаза, воздел руки к небесам, пропел густым басом: «О! Сиятельная Греция!» — и сделал глубокий вдох. После чего широким жестом снял сомбреро, посмотрел на меня, растрепанного, окруженного грозно рычащими псами, и смуглое лицо его озарилось такой ослепительной улыбкой, точно он недавно обзавелся новыми зубами. У него были курчавые волосы, большие блестящие глаза цвета свежих каштанов. Ничего не скажешь — красив, правда, красотой латинского типа, к которой Лесли относился с легким презрением.