— Вы хотели рассказать мне, что сказал перед смертью Пол Граймс.
— Разумеется. Скорей всего, он принял меня за вашего мужа. Сказал: «Хантри? Оставь меня в покое», а потом: «Я знаю тебя, сукин сын». Естественно, из этого можно сделать вывод, что человек, смертельно избивший его, был ваш муж.
Она опустила ладони, открыв бледное измученное лицо.
— Это невозможно... Ричард не был агрессивен... Пол Граймс был его близким другом...
— Я не похож на вашего мужа?
— Нет. Ричард был значительно моложе... — она вдруг смолкла. — Но ведь теперь он был бы намного старше, да?..
— Мы все стареем. Он был бы старше на двадцать пять лет.
— Да... — она склонила голову, словно внезапно ощутив тяжесть этих лет. — Но Ричард действительно ничуть не походил на вас. Разве что его голос несколько напоминал ваш.
— Но Граймс принял меня за Ричарда Хантри раньше, чем я заговорил. Я не сказал ему ни слова.
— И что же это доказывает? Я прошу вас уйти, мистер. Мне очень тяжело все это. И я должна снова вернуться к ним...
Она вернулась в столовую, через минуту и я отправился за ней следом. Миссис Хантри и Рико стояли, склонившись друг к другу, и о чем-то вполголоса говорили у заставленного свечами стола. Я почувствовал себя соглядатаем и прошел к окну. Вдали лежала пристань, путаница мачт и рей напоминала полный суровой красоты белый зимний лес. Отраженные в стекле огни свечей мигали вокруг далеких мачт, словно огни святого Эльма.
Глава 10
Я вернулся в зал. Артур Плантер, знаток искусства, стоял у одной из стен и всматривался в висящую на ней картину. Когда я обратился к нему, он не повернул головы и не ответил, но вся его худая фигура еще более вытянулась.
Я повторил его имя:
— Мистер Плантер?
Он неохотно отвел глаза от портрета какого-то мужчины.
— Чем могу служить?
— Я частный детектив...
— В самом деле? — ни на его худом лице, ни в выцветших узких глазах я не заметил ни тени интереса.
— Вы знали Пола Граймса?
— Я не могу сказать, что знал его. Мы вместе провели несколько сделок, очень немного, — губы его кривились, словно это воспоминание было горьким на вкус.
— Больше вы не сможете заключать с ним сделки, — произнес я в надежде, что встряска сделает его более общительным. — Сегодня вечером он был убит.
— Я в числе подозреваемых? — спросил он равнодушным усталым тоном.
— Скорей всего, нет. В его машине найдено несколько картин. Вы не хотели бы взглянуть на одну из них?
— С какой целью?
— Возможно, вы смогли бы сказать, кто ее автор...
— Хорошо... — принужденно сказал он. — Хотя я предпочел бы смотреть вот на это, — он указал на висящий на стене портрет мужчины.
— А кто это такой?
— Неужели вы не знаете? Это Ричард Хантри... его единственный автопортрет.
Я внимательней взглянул на картину. Голова мужчины несколько напоминала голову льва, у него были густые прямые темные волосы и густая борода, почти скрывающая скорее женские, тонкого рисунка губы. Глаза были красноватыми и глубоко посаженными. Складывалось впечатление, что весь он излучает силу.
— Вы были с ним знакомы? — спросил я Плантера.
— Более чем. В определенном смысле, я был одним из его первооткрывателей.
— Не думаете ли вы, что он все еще жив?
— Не знаю. Я искренне надеюсь, что это так. Но если он жив и продолжает работать, то не обнародует своих картин.
— Какие у него могли быть причины для такого исчезновения?
— Не знаю, — повторил Плантер. — Мне кажется, что он был человеком, подобно Луне, проходящим различные фазы. Возможно, предыдущая фаза кончилась, — он оглядел переполненный зал, несколько свысока окидывая взглядом остальных гостей. — А картина, которую вы хотите показать мне, — это его вещь?
— Понятия не имею. Возможно, вы мне об этом скажете.
Я провел его к своей машине и при свете прожектора показал ему маленький морской пейзаж, вытащенный мною из машины Пола Граймса. Он взял его из моих рук осторожно, словно демонстрируя мне, как нужно обращаться с картинами.
— К сожалению, это весьма скверная картина, — проговорил он в конце концов. — Наверняка она написана не Хантри, если вы хотели узнать это.
— Вы не могли бы определить, кто ее автор?
С минуту он думал над моим вопросом.
— Это может быть Джейкоб Витмор. Если так, то это очень старый Витмор — абсолютно и непоколебимо реалистичный. К сожалению, бедняга Джейкоб в своем творчестве шел в ногу с мировым искусством, но на поколение отставал от него. Додумался до сюрреализма, а перед самой смертью начал постигать символизм.
— Когда он умер?
— Вчера, — Плантер явственно забавлялся столь шокирующим характером этой информации. — Я слышал, что он отправился поплавать в море неподалеку от Сикамор-Пойнт, и в воде его хватил сердечный приступ, — он задумчиво посмотрел на картину в своих руках. — Интересно, что Граймс намеревался с этим делать? Цены на хорошего художника часто идут в гору после его смерти. Но Джейкоб Витмор не был хорошим художником.
— А его картины похожи на вещи Хантри?
— Нет. Абсолютно, — он испытующе глянул на меня. — А почему вы спрашиваете об этом?
— Мне говорили, что Граймс был не из тех, кто неспособен продать подделку под Хантри...
— Понимаю. Но эту картину ему трудновато было бы продать в качестве вещи Хантри. Это даже для Витмора слишком паршиво. Кроме того, вы сами видите, он и половины работы не сделал. Словно отомстил морю, так отвратительно рисуя его, — добавил Плантер с тонким, сознательно скрываемым чувством юмора.
Я поглядел на грязные полосы голубого и зеленого, перечеркивающие неоконченный морской пейзаж и подумал, что даже если бы это была худшая в мире картина, тот факт, что ее творец утонул в этом самом море, прибавляет ей глубины и выразительности.
— Значит, он жил неподалеку от Сикамор-Пойнт?
— Да, на пляже, к северу от университетского городка.
— У него была семья?
— Жил с девушкой, — ответил Плантер. — Она даже сегодня звонила мне, хотела, чтобы я приехал и посмотрел оставшиеся после него картины. Насколько я знаю, она потихоньку распродает их, но, честно говоря, я бы их и даром не взял.
Он отдал мне картину и объяснил, как доехать до места. Я сел в машину и, направившись на север, миновал университет и оказался в Сикамор-Пойнт. Девушка, оставленная Джейкобом Витмором, оказалась угрюмой блондинкой, несколько засидевшейся в девичьем возрасте. Жила она в одном из нескольких бараков и лачуг, разбросанных по песчаной полоске у края вдающейся в море материковой плиты. Она всматривалась в меня сквозь приотворенную дверь, приподняв брови, с таким видом, словно я был вестником грядущей катастрофы.
