— Загляните сюда завтра, и вы увидите нас за делом.
И вот тут Пакстона осенило.
4
— Вообще-то, — сказал он, — я и сам охотно потренировался бы. В юности я почитывал военные труды и, хоть это, может, и нескромно с моей стороны, считал себя в некотором роде знатоком военного дела.
— Сэр! — Петви пришел в восторг. — Вы хотите попробовать?
— Если не возражаешь.
— Вы уверены, что сможете пользоваться пультом?
— Я очень внимательно слушал твои объяснения.
— Дайте мне пятнадцать минут. Как только я доберусь на свой пункт, я подам сигнал. После этого каждый из нас может в любой момент начинать атаку.
— Пятнадцать минут?
— Может, я уложусь и быстрее. Я буду стараться.
— А тебя все это не слишком затруднит?
— Сэр, — с чувством сказал Петви, — я буду только рад. Мы с мастером Грэмом уже насквозь изучили друг друга, и это становится неинтересным. Сами понимаете, сэр, скучно воевать все время с одним и тем же противником.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Пакстон.
Он выждал, пока Петви спустится и отойдет подальше, а затем спустился и сам.
Тучи почти рассеялись, луна светила ярче, и на открытом пространстве можно было теперь довольно легко ориентироваться. Однако густой лес по-прежнему тонул в темноте.
Выходя на тропинку, Пакстон заметил какое-то шевеление в кустах. Он быстро спрятался под дерево и стал ждать.
Вот снова промелькнула чья-то тень, а затем Пакстон увидел епископа. И тут у него неожиданно возникла идея: кажется, появилась возможность окончательно разделаться с врагом.
Епископ прилетел, когда было уже совсем темно и шел дождь. Полигона он наверняка не заметил. Правда, он может увидеть его сейчас, но едва ли догадается о его назначении.
Пакстон восстановил в памяти разговор, который велся после появления епископа. О Грэме и его военных забавах тогда уже как будто не говорили.
Попытка, решил Пакстон, не пытка. Даже если дело не выгорит, я потеряю лишь несколько минут.
Он бросился назад к полигону. Достигнув насыпи, он прижался к земле и оглянулся: епископ крадучись шел следом за ним.
До сих пор все развивалось по плану.
Пакстон нарочно пошевелился, чтобы обнаружить себя, а затем стал спускаться по ступенькам к закрытому щитом проему.
Он нажал на кнопку, поднял щит и отступил к бойницам.
Епископ медленно, соблюдая осторожность, подошел к проему и постоял, вглядываясь в развороченное поле. В руке он держал отвратительный, холодящий душу пистолет.
Пакстон, стараясь не дышать, плотнее прижался к земляному валу, но епископ даже не обернулся.
Немного постояв, он ринулся через проем на полигон. Слышно было, как шуршит его шелковый наряд.
Пакстон не двигался, пока епископ не отошел на достаточно большое расстояние, и только затем нажал пальцем другую кнопку. Щит тихо, медленно опустился.
Пакстон наконец облегченно перевел дух.
Все кончилось.
Хантер просчитался.
Пакстон неторопливо стал подниматься по ступенькам.
Ему незачем было больше спешить.
Он мог просто остаться у Нельсона, пока тот либо сам отправит его дальше, либо поможет организовать переезд в надежное место.
Хантеру не могло быть известно, какой из посланных им убийц напал на след противника. У епископа не было до сих пор возможности связаться со своими, да он, верно, и не решился бы.
Уже на самом верху Пакстон споткнулся и кубарем покатился с лестницы, и тут раздался оглушительный взрыв, потрясший, казалось, вселенную и ударом отдавшийся в его, Пакстона, мозгу.
Ошеломленный, он встал на четвереньки и, превозмогая боль, из последних сил потащился вниз, а сквозь треск и грохот настойчиво пробивалась одна-единственная мысль:
Я ДОЛЖЕН ВЫТАЩИТЬ ЕГО ОТСЮДА, ПОКА НЕ ПОЗДНО! Я НЕ МОГУ БРОСИТЬ ЕГО НА ВЕРНУЮ СМЕРТЬ! Я НЕ МОГУ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА!
Он слез с лестницы и продолжал ползти, пока не застрял в узком проходе.
И не слышно было орудийного огня, не рвались снаряды, не было тошнотворного стрекотания пулемета. На небе ярко светила луна, а вокруг царила умиротворенная тишина — как на кладбище.
Только смерть, с оттенком мистического ужаса подумал он, здесь не тихая. Она обрушивается на человека, убийственно страшная, сводящая с ума; тишина приходит потом, когда все уже кончено.
При падении он ушиб голову и теперь понимал, что треск и грохот, которые так потрясли его, раздались только в его мозгу. Но с минуты на минуту Петви начнет атаку, и тишина нарушится, и поздно будет что-либо предпринять.
А из глубин сознания возник вдруг внутренний голос, сердитый, язвительный, насмехающийся над глупым добросердечием.
Вопрос, говорил этот внутренний голос, стоит так: либо ты, либо он. Ты боролся за свою жизнь единственным доступным тебе способом. И любые твои действия оправданны.
— Я не могу этого сделать! — вскричал Пакстон; и все же он знал, что неправ, что поступает неразумно, что внутренний голос не напрасно издевается над его нелогичностью.
Он встал на ноги и, пошатываясь, побрел вниз. Голова у него раскалывалась, горло сжимал страх, но неопределенное, безотчетное побуждение, пересилившее страх, рассудок и боль, гнало его вперед.
Он дошел до щита, нажал на кнопку и через открывшийся проем выбрался на полигон, застыв от ужаса, потрясенный одиночеством и заброшенностью, которыми веяло от этой квадратной мили пространства, отгороженного от всей остальной Земли, точно место последнего, окончательного суда.
А может быть, так оно и есть, подумал он: место, где вершится суд над Человеком.
Юный Грэм, возможно, единственный из всех нас по-настоящему честен. Он истинный варвар, как называет его дедя; он не лицемерит; он видит наше прошлое таким, каким оно было в действительности, и живет по его законам.
Пакстон мельком оглянулся и увидел, что проем закрыт. А впереди, по искромсанному, исковерканному, перепаханному полю брела одинокая фигура это мог быть только епископ.
Пакстон с криком побежал к нему, а епископ обернулся и стал поднимать руку с пистолетом.
Пакстон остановился, отчаянно жестикулируя. Пистолет поднялся выше, из дула его вырвалось голубоватое облачко, и в тот же миг Пакстона словно полоснуло по шее, и он почувствовал на коже теплую влагу.
Отскочив в сторону, он бросился на землю, ударился и пополз к ближайшей воронке. Терзаемый страхом и унижением, он забрался в нее, весь кипя от гнева и ярости.
Он пришел спасти человека, а тот едва не убил его!
Я должен был бросить его здесь, подумал он.
Я должен был оставить его умирать.
