мне, не отрывая от чемодана зачарованного и в то же время подозрительного взгляда.
– Этот вот чемодан... вы нашли его... – бормочет он. – И думаете, что...
Он, будто испугавшись, не заканчивает фразу, и она повисает в воздухе.
– ...что он вам принадлежит? – говорю я. – Да! А чемодан – это всегда жутко интересно, это значит – масса вещей, вещей личных... Понимаете?
У него во взгляде все та же подозрительность.
– Да, разумеется. Только почему вы думаете, что это мои чемодан?
– Послушайте, за это говорит многое. Сегодня утром я отправился в Управление порта. Я отлично знаю начальника, Бушара. Я рассказал ему, что вчера вечером на «Корнуэйе» прибыл один мой друг и что он забыл на пароходе чемодан. Мне подумалось, что у вас наверняка был с собой чемодан, о котором вы после происшествия забыли. Бушар тут же навел справки, и, в самом деле, выяснилось, что на палубе «Корнуэйя» найден чемодан. Мне его показали, и я сразу сказал, что эго ваш, что он соответствует описанию, которое вы мне дали. Поскольку мы с Бушаром друзья, никаких проблем не было, и чемодан отдали мне.
Улисс смотрит на меня строгим взглядом. Он явно не одобряет мой обман. Должно быть, с тех пор, как он страдает амнезией, он забыл и о том, что цель оправдывает средства.
– Все-таки у нас нет никакой уверенности, что это мой чемодан, – ворчит он.
– Конечно, нет, но сейчас мы это выясним. И знаете, как? Чемодан не заперт. Я успел в него заглянуть. Среди прочего есть один костюм. Вы его примерите, и если он вам подойдет...
Он продолжает смотреть на меня осуждающе. Мне ясно, что он не в восторге от методов, которые я использую в нашем расследовании. Но еще я знаю: мне нужно лишь чуточку его подтолкнуть, чтобы подвести к желаемому результату. Улисс – что называется, «жалкий человек». Жалкого человека узнаешь по полному отсутствию характера, он нерешителен, трусоват. Однако, если себя не закалять, ослабеешь.
– Ну что, посмотрим? – мой голос звучит резко. Я ставлю чемодан на ковер, не дожидаясь ответа, раскрываю его и достаю костюм. Совершенно новый костюм из шерстяной ткани в клетку. Похоже, его ни разу не надевали. Разворачиваю пиджак и показываю Улиссу словно трофей. Он смотрит, разинув рот.
– Вот костюм! Что скажете? Не дурен, а?
Улисс, как зачарованный, разглядывает пиджак, и я уверен, его больше не волнует, к каким методам я прибегнул.
– Вы в самом деле думаете, что это может быть мой пиджак? – лепечет он.
– Примерьте, увидим.
Он решается, протягивает руку. Помогаю ему надеть пиджак, подталкиваю к зеркалу рядом с диваном.
– Смотрите!
Пиджак сидит безукоризненно, и Улисс с детским восхищением разглядывает свое отражение.
– Да, конечно, он мне как раз! Как раз! Как раз! Он повторяет... «Как раз!», все громче и громче, не в состоянии произнести ничего больше, и мне начинает казаться, что он никогда не замолчит.
– Вы в нем настоящий лорд, мой дорогой! – говорю я, продолжая внимательно его разглядывать. – И пиджак этот принадлежит вам!
– Правда, вы так думаете? – спрашивает он возбужденно.
Я щупаю ткань и обращаю его внимание на качество. Английская шерсть, это несомненно.
– Вот видите, я не был каким-нибудь там бродягой!
– Подождите-ка! – Мне приходит в голову одна мысль – Нагните голову!
Как я и думал, к изнанке пиджака пришита этикетка с именем портного: Вальпазьян, улица Сент-Оноре, 30, Париж.
– Ну что ж, вы не английский лорд. Вы одеваетесь у портного в одном из шикарных районов Парижа, что ничуть не хуже. Видите, мы потихоньку продвигаемся.
Тем временем Улисс, не отрываясь от зеркала, не устает любоваться собой.
– Поразительное ощущение – моя собственная одежда. Когда знаешь, откуда она, где куплена. Никогда бы не подумал, что испытываешь такое удовольствие. На грани сладострастия. Словно кусочек собственной кожи...
Я соглашаюсь с ним и замечаю:
– В этом несчастье нормальных людей. Они ко всему привыкают. Они, как правило, щедро одарены, а заявляют, что несчастны. Вот, возьмите! Иметь глаза! Разве господь дал человеку что-либо более удивительное, чем способность видеть? Весь день перед тобой – широкоэкранное кино, в цвете и объеме! И что же? У всех у нас есть по два глаза, а мы не находим в этом ничего необыкновенного. Лишь слепые мечтают о счастье иметь глаза.
Но Улисс меня не слушает. Он вернулся к чемодану и больше не сомневается, что этот большой черный чемодан принадлежит ему.
– Взглянем на остальное? – спрашивает он с азартом во взоре.
– Действуйте, мой друг, это же ваше!
И вот мы оба, стоя на коленях, опустошаем чемодан, называя вслух каждый предмет, который вынимаем.
– Пуловер... Будильник... Пара носков... Белая рубашка... Туалетный прибор...
Список вещей, позволяющий составить представление о человеке. Говорят, личные вещи делают личность, и это действительно так.
Улисс более чувствителен, чем я, к этой персонификации найденных предметов. Он осторожно притрагивается к ним, словно ласкает.
– Интересно, – говорит он вдруг, – у меня такое впечатление, будто я стал... как бы это сказать, значительней, что ли. Да, именно, значительней!
Он встает, выпрямляясь, а я советую ему посмотреть, нет ли чего интересного в карманах пиджака. Он запускает руки во все карманы по очереди, они пусты.
Я возвращаюсь к чемодану и обнаруживаю там книгу. «Воспитание чувств». Восхищенно присвистываю.
– Скажите-ка, это отлично! Вы любили хорошую литературу!
Но его, похоже, «Воспитание чувств» не слишком впечатляет.
– Ах, так! Это интересно? – спрашивает он простодушно.
– Поинтересней, чем «Недотепы»[7].
– 'Недо...' Как вы сказали?
Я вижу, тут нам не разобраться. Вздыхаю и, продолжая листать книгу, натыкаюсь на вырезку из газеты, вложенную между страницами. Текст из английской газеты, обведенный красным карандашом.
– Странно, – говорю я. – Послушайте-ка.
Разумеется, он ни слова не понимает, и я перевожу:
– 'У подножья скалы обнаружено тело неизвестной женщины...,'. Ньюхавен, 17-ое марта... Сегодня у нас 20-ое. Значит, три дня назад.
– Три дня назад, в Ньюхавене! – взволнованно повторяет Улисс. – Но ведь я оттуда приехал. Из Ньюхавена!
– Там вы сели на пароход. Погодите...
Я читаю заметку и вкратце ему перевожу: у подножья скалы в Ньюхавене было обнаружено тело светловолосой женщины, лет тридцати, одетой в шерстяное бежевое платье. Следствие предполагает, что она упала с двадцатипятиметровой скалы. Личность женщины еще не установлена. Полиция склоняется к версии, что это самоубийство.
– Вы думаете, я знал эту женщину? – спрашивает Улисс с ноткой беспокойства в голосе.
– Если чемодан действительно ваш... и если вы потрудились обвести заметку красным карандашом...
– Самоубийство, – произносит он задумчиво. – Это лишь версия, – говорю я с улыбкой.
– Но кто эта женщина? Какие у меня могли быть с ней отношения?
– Если мы узнаем это, не трудно будет установить, кто вы такой.
Улисса неодолимо притягивает чемодан, он снова к нему возвращается. Ему бы, наверное, хотелось,
