— Джош?
Темнота, теснота… Можно убежать, вырваться из этой тесноты… Но тогда его схватят и вернут в палату. В белые стены.
— Боишься? — Предположи Дэймон что-нибудь другое, он тоже оказался бы недалек от истины. Снова — беспомощный жест, говорящий на сей раз о том, что Джошу очень плохо. Шум человеческих голосов вдалеке уже превратился в ровный звуковой фон, едва отличимый от безмолвия.
— Ты меня в чем-то подозреваешь? — спросил Дэймон.
— Нет.
— В неискренности?
— Нет.
— Так в чем же дело?
Силы Джоша иссякли, близился обморок.
— Пожалуйста, — настаивал Дэймон. — Скажи.
Джош оглянулся, прижимаясь лопатками к деревянной стенке.
— Ты перестанешь, — произнес он заплетающимся языком, — когда тебе надоест.
— Что я перестану? А, ты опять об одиночестве…
— Тогда чего же ты хочешь?
— Ты думаешь, я с тобой занимаюсь из одного любопытства? Это не так.
Джош судорожно сглотнул.
— Что натолкнуло тебя на эту мысль? — спросил Дэймон. — Поведение Элен? Или мое?
— Мне не хочется об этом думать, — выдавил Джош через несколько секунд, — но ведь ты и правда возишься со мной только из любопытства.
— Нет, — произнес Дэймон. — Нет.
У Джоша снова задергались веки. Он шагнул к скамье и сел, пытаясь одолеть тик. Все дело в таблетках — ему их больше не дают. Жаль. Хорошо бы наглотаться успокоительного и не шевелиться. Не думать. Хорошо бы вырваться отсюда. Чтобы никто не лез в твои мозги.
— Ты нам нравишься, — сказал Дэймон. — Что в этом плохого?
Эти слова ошеломили Джоша. Сердце его забухало, как электрический молот.
— Пойдем. — Дэймон поднялся. — Ни к чему перегреваться.
Джош кое-как выпрямился. У него тряслись колени, перед глазами все расплывалось из-за пота, жары и слабой гравитации. Отшатнувшись от руки Дэймона, он побрел по проходу между кабинками.
От прохладного душа в голове слегка прояснилось. Он постоял под струями на несколько минут дольше необходимого, вдыхая освежающий воздух. Вышел, чувствуя себя значительно лучше, и, завернувшись в полотенце, направился в раздевалку. Дэймон шагал следом.
— Извини, — сказал Джош, подразумевая доставленные им хлопоты.
— Рефлексы… — Нахмурившись, Дэймон решительно взял Джоша за руку. Тот отпрянул назад и с грохотом ударился спиной о дверцу шкафчика.
Темнота. Неразбериха. Толпа. Тянущиеся к нему руки. Разум рванулся, затем съежился. Джош глядел в лицо обеспокоенному Дэймону.
— Джош!
— Извини, — повторил Толли. — Извини.
— Не надо было так долго сидеть в парной. Ты, наверное, перегрелся.
— Не знаю, — прошептал Джош. — Не знаю. — Он неуверенно шагнул к скамье и сел на нее. Вскоре в глазах прояснилось. — Прости. — На душе было мерзко, он нисколько не сомневался в том, что Дэймону надоели его припадки. — Может, мне лучше вернуться в больницу?
— Тебе так плохо?
Джошу не хотелось в палату с голыми, неуютными стенами. В больнице он знал нескольких врачей, и они его знали. «Они могут вылечить меня от депрессии, — подумал он. — Но сделают это лишь потому, что обязаны».
— Я свяжусь с офисом, — сказал Дэймон. — Скажу, что задержусь. Если тебе станет совсем худо, пойдем в больницу.
Джош опустил голову на руки.
— Не знаю, зачем я это делаю, — проговорил он. — Я кое-что вспоминаю, а что именно, не могу понять. Может, из-за этого у меня так болит желудок.
Не сводя с него глаз, Дэймон сел на скамью верхом.
— Могу себе представить, — нарушил он затянувшуюся паузу.
Джош поднял голову, с досадой подумав, что Дэймон имеет доступ к его досье.
— Что ты можешь представить?
— Здесь тесновато… Большинство беженцев паникуют в тесноте. Клаустрофобия въелась в их души.
— Но я сюда прилетел не с беженцами, — возразил Джош. — Это я помню.
— А еще что ты помнишь?
Лицо Джош а задергалось. Он встал и принялся одеваться. Через несколько секунд Дэймон последовал его примеру. В раздевалку вошло пять-шесть человек, вместе с ними ворвался шум — самый обыкновенный гул спортивного зала.
— Ты на самом деле хочешь, чтобы я проводил тебя в больницу? — спросил Дэймон.
Джош пожал плечами, надевая куртку.
— Не надо. Пройдет. — Джош решил, что дело и впрямь в тесноте, и, хотя его бил озноб, он решил, что надо просто одеться. Дэймон хмуро указал на дверь. Они вышли в холодный коридор, вместе с дюжиной мужчин совершили головокружительное падение в лифте. Оказавшись в нормальной гравитации внешней оболочки, Джош глубоко вздохнул, вышел из кабины на подкашивающихся ногах и замер в людском круговороте.
Рука Дэймона сжала его локоть, мягко направила к сиденью у стены. Джош с удовольствием отдохнул несколько минут, глядя на прохожих. Он сидел не в той секции, где располагался офис Дэймона, а в зеленой. Из ресторана долетала музыка. Они шли в ту сторону… но остановились. Так решил Дэймон. «Наверное, перейдем на дорогу, ведущую к больнице, — подумал Джош. — Или просто отдохнем».
Он сидел, тяжело дыша, затем признался:
— Меня слегка мутит.
— Пожалуй, тебе надо вернуться в гостиницу, хотя бы на на проверку. Зря я повел тебя в спортзал.
— Нет, дело не в этом. — Джош наклонился, опустил голову на руки и, несколько раз медленно вздохнув, выпрямился. — Имена… Дэймон, ты помнишь имена из моего досье? Где я родился?
— На Сытине.
— А моя мать? Ты знаешь, как ее звали?
Дэймон наморщил лоб.
— Нет. Этого ты не сказал. В основном ты говорил о тете. Ее звали Мэвис.
В памяти Джоша снова проявилось лицо пожилой женщины. В груди поднялось знакомое тепло.
— Да.
— Ты даже ее позабыл?
Вернулся тик. Джош изо всех сил старался говорить спокойно.
— Видишь ли, я никак не могу понять, где — настоящее, где — воображаемое, а где сновидения. Ты бы тоже запутался, если б не знал разницы между этими вещами. Значит, Мэвис…
— Да. Ты жил на ферме.
Джош кивнул, хватаясь за драгоценные крохи воспоминаний. Озаренная дорога, пыль под босыми ногами, видавшая виды изгородь. Как часто снилась ему эта дорога, и пыль, и дом, и амбар, и силосная башня… и много других домов, амбаров и башен. И колосья, золотящиеся на полях.
— На плантации. Она гораздо больше любой фермы. Да, я там жил, пока не поступил в военную школу. Кажется, с тех пор я не бывал ни на одной планете. Это так?
— Ни о какой другой планете ты не упоминал.
Джош сидел, удерживая в голове образы, наслаждаясь ими — прекрасными, теплыми, реальными. Он