Предполагаемый набег на Уттику Хираму не удался: изменившая Карфагену финикийская колония, оказалось, уже успела отлично вооружиться, и понадобилось бы вести осаду по всем правилам, а значит – слишком долго, с большими потерями.
От берегов Уттики флотилия Хирама направилась на север. Карфагенянин питал надежду, что столь большой боевой флот, полагая, что противник не готов, едва ли идет со всеми мерами предосторожности.
Расчет этот оправдался. Прокрейсировав почти двое суток у берегов, эскадра Хирама в начале ночи завидела беззаботно шедшие римские суда. Суда Хирама, внезапно вынырнув из темноты, налетели на авангард римлян, словно коршуны на стаю лебедей, и за короткое время ко дну пошло около двадцати лучших римских судов со многими тысячами отборных моряков и воинов. Триремы и квинкверемы Карфагена налетали на ошеломленного врага на такой поразительной скорости, что римляне не успевали изменить курс, и тараны судов Хирама врезались, все круша и дробя, в беззащитные бока римских кораблей.
Уцелевшие суда римлян рассыпались по морю и повернули назад, к спешившим им на помощь главным силам флота, уже заметившим несчастье, постигшее авангард. Но когда лучшие суда Рима примчались на место ночного боя, от эскадры Карфагена не осталось и следа: совершив свое деяние, Хирам опять ушел в открытое море и скрылся от преследования. Начало было блестящее, но Хирам не обманывался: удача не могла изменить начертанного самой судьбой, а Карфаген был безоговорочно осужден, и победа Хирама могла только продлить его агонию.
Трудно описать, с каким восторгом карфагеняне встретили молнией разнесшуюся по городу весть о том, что их маленькая эскадра, в боевую способность которой почти никто не верил, одержала победу, блестящую победу над римскими судами и возвратилась в порт родного города, не потеряв ни одного судна, ни одного человека.
Но Хирама ждал озадачивший его прием во дворце Гермона, когда моряк с Фегором, Талом и Сидоном сошли с адмиральского корабля и, никем не узнанные по дороге, объявились в доме гордого патриция. Гермон с террасы своего дворца видел, как входила эскадра, пересчитал все корабли, но весть о победе еще не дошла до него, и он накинулся на Хирама с горькими упреками, думая, что Хирам ограничился простым крейсированием, а затем ретировался в порт, завидев суда римлян. Он был поражен, он не мог поверить, что Хирам смог разбить авангард Римского флота, не потеряв ни одного своего судна. И только когда Фегор подтвердил рассказ Хирама о происшедшем, потрясенный до глубины души старик не выдержал и принялся судорожно обнимать воина.
Снова и снова Хирам пересказывал все перипетии происшедшего ночью, но старик не уставал слушать.
Потом он наконец опомнился.
– Идем в зал Совета Ста Четырех. Ты повторишь там свой рассказ, мой друг! – сказал он Хираму.
Но Хирам как-то замялся. Он оглядывался вокруг, словно кого-то ища. И старик угадал его мысли.
– Ты ищешь Офир! – сказал он с тонкой улыбкой. – Успокойся. Я ведь дал слово и держу его, конечно, я уже знаю, где ты укрыл свою невесту. Но теперь мое сердце открыто для тебя. Я смотрю на тебя, как на родного сына. И знаешь что? Нет, не место Офир прятаться в каком-то убогом домишке в предместье. Пусть она возвращается сюда, потому что с этого момента этот дом не только мой, но и твой!
– И Фегору будет спокойнее! – засмеялся Хирам. В дом Фульвии отправили гонцов привести всех скрывающихся там во дворец Гермона, а сам Гермон и сопровождавшие его Хирам и Фегор пошли в Совет Ста Четырех.
XIX. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ КАРФАГЕНА
Карфаген осажден римлянами. Грозное восьмидесятитысячное войско с огромным обозом и целым парком громоздких осадных орудий разных названий расположилось у предместья Нефери и упорно ведет свою разрушительную работу, пытаясь разбить стены древней финикийской твердыни, проникнуть в богатые гавани Карфагена, расположенные по обе стороны перешейка, на котором стоит город.
На рейде осажденного города стоит грозный римский флот, которому немногочисленные и слабо вооруженные суда Карфагена не могли противиться. Хирам укрыл свои корабли в порту Карфагена, заперев вход массивными железными цепями.
Одновременно решительно все способное носить оружие население – юноши и старики, часто даже женщины и дети – высыпало на стены города. Тот, кто сам не мог сражаться, оказывал помощь защитникам, поднося боеприпасы, заботясь о раненых, помогая закладывать бреши, пробитые римскими осадными орудиями в стенах и башнях.
Флот был обречен на бездеятельность, и потому Хирам, который не хотел сидеть сложа руки, в то время как другие сражались, получил командование частью войска, причем ему было поручено защищать наиболее опасный участок – предместье Нефери.
Римляне отнюдь не ожидали, что Карфаген окажет такое энергичное сопротивление. Они считали гордую столицу финикийской колонии совершенно беззащитной, думали, что население дезорганизовано, растеряно, что укрепления Карфагена не выдержат первого же натиска. В этом самообольщении и надежде на легкую победу Марий Цензорин, главнокомандующий римской армией, немедленно по прибытии к стенам Карфагена послал свои войска на приступ. Но тщетны были попытки римлян проникнуть за городские стены: оттуда в ряды идущих на штурм войск неслись тучами камни из катапульт и стрелы, летели бревна, лилась горящая смола и кипяток. Карфагеняне изрубили штурмовые лестницы римлян и сбросили их наземь. Штурмовые колонны дрогнули, попятились, потом стали отступать, правда сохраняя порядок, но отступление было полным. И вот, когда они попятились, стали отходить, на них неожиданно, словно вихрь, обрушилась карфагенская конница:
Хирам испросил разрешения Совета Ста Четырех на вылазку, и хотя командующий конницей Фамея, заслуживший впоследствии столь печальную славу, пытался помешать, вылазка состоялась и блестяще удалась. Два сильных отряда всадников стремительным и бурным натиском врезались в когорты отступающих римлян, неся в их расстроенные ряды смерть и панику.
Первые обескуражившие неудачи римского войска заставили римский сенат отозвать обоих консулов и послать для борьбы с Карфагеном восходящую звезду – молодого, энергичного и гениального военачальника – Корнелия Сципиона Эмилиана, которому был дан в помощники другой консул, Ливии Друз. Сципиону давно уже удалось привлечь на свою сторону Массиниссу. Кроме того, он, будучи столь же искусным дипломатом, как и стратегом, успел подкупить вождя карфагенской кавалерии Фамею, который перешел в римский лагерь, уведя с собой две с половиной тысячи лучших всадников.
Мало-помалу глубокое уныние воцарилось в стенах осажденного города. Там скопилось свыше полумиллиона человек, которые были лишены привычных удобств, не получали достаточно еды, видели
