прически. Что он здесь делает? Коул ничего не говорил, но по глазам было видно, что одобряет ее костюм.
– Идешь к Каванетти?
– Да. – Она положила ключ в сумочку. – А ты не идешь?
– Дьявол, нет, конечно. Изабелла вызовет полицию.
Джессика грустно улыбалась, пока они сходили по ступеням.
– Не возражаешь, если я провожу тебя? – спросил Коул. – Я слышал об убийце в парке, я не думаю, что тебе следует выходить одной.
Джессика посмотрела на него с удивлением, тронутая заботой о ее безопасности:
– Я ценю это, Коул. Спасибо.
– Ты выглядишь грандиозно, Джессика.
– Благодарю. – Она бросила на него взгляд. Почему она не может когда-нибудь сказать ему то же самое? Что случится, если она начнет говорить правду, говорить, что она на самом деле чувствует? Неожиданно Джессике захотелось, чтобы Коул тоже пришел на Рождество, где бы она могла танцевать с ним. Джессика потупилась, зная, что такие мысли вогнали ее в краску.
– Что касается прошлой ночи, Джесс. Тебе все еще плохо?
– Нет. – Она пожала плечами. – Я не обвиняю тебя за то, что смеялся надо мной. Я выглядела сумасшедшей.
– Я не смеялся, Джесс.
– Ну хорошо. – Она снова пожала плечами. – Даже если и так. Я должна была посмотреть на это твоими глазами.
Коул неожиданно остановился посреди дороги, Джессика оглянулась на него, удивленная гневом на его лице.
– Ты слишком много на себя берешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Я никогда не смеялся над тобой. Может быть, с тобой, но никогда над тобой. Это большая разница.
– Это все игра слов, Коул. – Она повернулась, чтобы уйти, вспоминая, как он улыбался тогда, давно...
– Будь я проклят, Джессика, мы должны быть друзьями. А ты опять уходишь в оборону. Что с тобой случилось?
– Не знаю, о чем ты говоришь. – Она попыталась вырвать свою руку, но Коул держал ее крепко и притянул Джессику еще ближе к себе.
– Разве мы больше не друзья, Джессика?
– Это было очень давно.
– Что могло сделать время?
Джессика посмотрела на него. Время действительно ничего не сделало. Ее воспоминания о Коуле были кристально ясными, как будто он никогда не уезжал, но его отказ тогда все еще жег ее.
– Знаешь ли ты, как трудно иметь друзей, когда играешь в футбол? Дьявол, ты первая женщина, встреченная мною за долгие годы, которая не влюблена в мой образ футбольной звезды. Ты даже не знала, что я играю. А это много значит для меня. С тобой я снова становлюсь просто стариной Коулом. – Он положил ей руки на плечи:
– Ты совсем не такая, как все остальные, Джесс. Ты целомудренна и горда. Ты не знаешь, какая это редкость.
– Я не целомудренна! – Джессика попыталась освободиться из его рук.
Коул улыбнулся, как будто ее вспышка подтверждала только что сказанное им. Он сжал ее руки:
– Джесс, мне нужен друг, которому я могу доверять. У меня никого нет. Нет и семьи. Ничего. Люди думают, что у меня все есть – машины, деньги, известность, но все эти вещи ничего мне, черт возьми, не дают.
Коул взглянул на Джессику, и та расслабила руки, замолчала, так что он мог продолжать говорить.
– Я годами чувствовал эту суету, эту неудовлетворенность. Я вернулся, и мне стали ясны мои проблемы. Я итальянец. Семья много значит для меня. И неважно, сколько автографов дал Коул Николе, глубоко в сердце я остался Николо Каванетти. У меня нигде нет другой семьи, Джессика. И ты близка мне, как никто другой.
Джессика сосредоточилась, пока он говорил, боясь, что, если она ответит, ее совсем слабый самоконтроль исчезнет.
– Ты единственная, кто был в моем прошлом, – продолжал он. – Не знаю почему, но это важно для меня теперь.
Его слова затронули что-то очень потаенное в ней. Джессика чувствовала то же самое. У нее тоже никого не было, кроме вечно пьяного отца. И только воспоминания о времени, проведенном в семье Каванетти, заслуживали внимания.
– Я знаю, у тебя была своя жизнь, Джесс, были вещи, которые ты должна была сделать. Но разве не можем мы, будучи вместе, оставаться друзьями, вместо моих жалоб и твоего раздражения? Ведь сегодня Рождество.
