– Да, Коул.
– Что?
– Твой отец... – Ее голос ослаб. – Он теперь будет в хороших руках.
– Надеюсь, что не слишком поздно, – ответил он. – Увидимся, Джесс.
Коул соскочил с кровати, услышав шаги на лестнице и слабый лязг металла. Он не надевал боевых рукавиц последние десять лет, но его ощущения еще не потеряли остроты, и Коул мог определенно сказать, что по каменным ступеням поднимается кто-то с саблей на боку.
Коул оделся, и Джованна сонно пошевелилась во все еще теплой от недавней любви постели. Проведя с ней несколько ночей, он испытал райское наслаждение и был почти удовлетворен, даже если бы его потом послали в ад без нее.
Но сейчас Коулу было не до будущего, дверь распахнулась, и приземистый толстый человек ворвался в комнату с мечом в руке. Рондольфо ди Бриндизи неожиданно вернулся в замок в отвратительном настроении.
– Джованна! – рявкнул граф. Она села в тревоге, ее обнаженные груди светились на фоне темного покрывала.
– Проститутка! – заорал Бриндизи. Он не чувствовал стыда – Бриндизи отказался от всех прав на жену в тот день, когда избил ее до бесчувствия и бросил здесь умирать. Коул вернул ей жизнь. Она снова принадлежала ему, как и хотела. А он хотел только одного – убить этого борова, который бил Джованну до смерти.
– Как вы смеете! – закричала на него Джованна.
– Прикройся, пьяная тварь! – Он бросил в нее одежду. – Я оставил тебя всего на месяц. И что я услышал, вернувшись? Ты валяешься в постели со священником! Проститутка! – Он поднял руку в перчатке, чтобы ударить ее.
– Стой! – прогромыхал Коул.
– Ты! – повернулся к нему Рондольфо, – ты умрешь, монах! Ни один мужчина не сделает меня рогоносцем! Даже тот, кто общается с Богом!
Он бросился на Коула, взмахнув своим тяжелым мечом, который держал двумя руками. Коул отскочил. Он бросил в Рондольфо скамейку, которую тот отбросил в сторону. Его глаза были красны от гнева, а редкие желтые зубы оскалены.
– Умри за свои грехи, негодяй! – Он снова взмахнул мечом, задев край одежды Коула.
Коул оглянулся в поисках оружия, но в комнате не было ничего, что могло бы противостоять мечу. Он схватил первое попавшееся под руку – это была его ряса – и набросил на голову Рондольфо. Граф зашатался, на минуту ослепленный. Этого мгновения Коулу хватило, чтобы схватить руку, в которой был меч, одновременно нанося ему сокрушительный удар другой рукой. Рондольфо взвыл от боли и выронил оружие, которое с лязгом упало на каменный пол.
– За Джованну! – закричал Коул, ударяя Рондольфо в лицо и в брюхо. Тот, зашатавшись, отступил, не способный ответить на ярость Коула.
– Козимо! – закричала Джованна. – У него нож!
Этот крик на мгновение отвлек Коула от противника – этого времени Рондольфо хватило, чтобы взмахнуть ножом. Коул ощутил боль от кинжала, вонзающегося в его плечо, но он не отступил. Наоборот, барон издал свой боевой клич и с небывалой силой поднял Рондольфо и бросил к противоположной стене.
Изумленный Рондольфо пролетел по воздуху, ударился о стену и упал на свой же нож. Рондольфо застыл, его глаза расширились от ужаса и удивления, он понял, что сам стал причиной своей смерти.
Прежде чем Козимо мог что-то предпринять, он услышал топот на лестнице. Приближенные Рондольфо ворвались в комнату вместе со старухой, которая была так напугана его умением поднимать мертвых.
– Вот он! Убийца! – кричала она. – Колдун! Коул смотрел на нее, не обращая внимания на сочащуюся из раны на плече кровь.
– Граф Рондольфо мертв, – проговорил сержант, убирая свой меч. – Хватайте священника!
Коула схватили за руки и потащили к двери. Джованна спрыгнула с постели, прикрывшись покрывалом.
– Козимо! – закричала она. Джованна бросилась к нему, но ее отогнали. – Козимо! – Ее зеленые глаза светились страхом.
– Я вернусь, Джованна! – прокричал он. – Джованна! Я вернусь к тебе!
Коул проснулся, сердце его стучало, лицо было в поту. Он схватился за плечо, на нем были рубцы от стула, на котором Коул спал возле кровати отца. Коул пошевелил плечом, чтобы рубцы разгладились, но видение не исчезало из головы. Во сне он был Козимо Каванетти. И он дал обещание любившей его женщине, которое из двенадцатого века едва ли мог сдержать.
Несмотря на то, что в комнате было тепло, Коул дрожал. А, может, все-таки вещи, о которых пыталась ему рассказать Джессика, были правдой. Может быть, этот Козимо существует где-то в уголке его сознания. Возможно, то, что он считал снами, было реальными событиями, всплывшими в его памяти. Коул нахмурился и поерзал на стуле. Мысль, что он может быть монахом из двенадцатого века, была очень неудобной.
Коул посмотрел на отца, который мирно спал без помощи транквилизаторов или снотворного. Видел ли отец когда-нибудь во сне Козимо Каванетти? То ли это, о чем отец хотел рассказать сыну много лет назад, когда тот думал только о футболе? Отец пытался говорить о наследии Каванетти в ночь, когда праздновали окончание школы, пытался вовлечь сына в особого рода ритуал, но Коул посмеялся над такими древними деревенскими глупостями. Теперь, когда он вернулся к своим итальянским корням, Коул понял, что в этом нет ничего смешного и глупого. Он наклонился и положил руку отцу на запястье:
– Папа, я готов выслушать тебя, когда ты сможешь.
