— Но он же покончил с собой!
— Боюсь, что убийца обвел вас вокруг пальца, доктор.
— Невозможно! Послушайте, я бы непременно заметил обман!
Из угла донесся голос Лакоссада:
— Я как-то читал у Диогена Лаэртского, что «настоящее не надежнее вероятного».
— А если бы мы получили неопровержимое доказательство, что мсье Дезире убили, вы бы по-прежнему думали, что виновный — Лепито?
Доктор Периньяк совершенно растерялся. Впрочем, он и не пытался скрыть замешательство.
— Ну вот, а мне-то казалось, что все ясно, как божий день! И вдруг теперь, после того что вы сказали, я чувствую, что, кажется, вел себя как полный идиот!
— Не стоит преувеличивать, доктор!
— Да-да, надо же было так дать маху! Просто в себя не могу прийти… Ну что ж, господа, забудьте все, что я тут болтал, и мои неосторожные обвинения… А мне пора возвращаться в клинику — время вечернего обхода больных… До свидания, господа… Разумеется, я остаюсь в вашем полном распоряжении.
— Спасибо, доктор.
Периньяк вышел далеко не с тем горделивым видом, с каким недавно появился в кабинете. Оба полицейских пришли к выводу, что врач тяжело переживает то, что ему кажется поражением, серьезной профессиональной ошибкой. Ничто не могло бы уязвить его сильнее. Люди, подобные Периньяку, мучительнее всего воспринимают раны, нанесенные их самолюбию. Сейчас он, должно быть, с ужасом воображает, как весь Орийак будет потешаться над доктором, выдавшим свидетельство о смерти убитому. Подобная история способна нанести жесточайший удар его карьере. В провинции не так легко прощают ошибки, как в Париже.
— А что теперь, патрон?
— Пойдем по домам и постараемся уснуть пораньше, в надежде, что никакие новые события на нарушат наш покой.
— Нет, я имел в виду дело Парнак.
— Подождем. Терпение в нашей работе — главное, старина. Да-да, ждать и еще вовремя оказываться там, где хоть на миг проскользнет какая-нибудь мелочь, позволяющая опознать убийцу. Кроме того, мы должны держать в руках нервы и подавлять внезапные побуждения. Мне не меньше вашего хочется пойти в дом этого почтенного семейства и перевернуть там все вверх дном, но к чему это приведет? Разве что обоих погонят с работы… Меж тем мне очень нравится в Орийаке… А вам?
— Мне тоже…
— В таком случае…
Однако обоим полицейским так и не удалось сегодня пораньше вернуться к желанному уюту домашнего очага. Только они собрались уходить, как в кабинет, подобно ожившей статуе оскорбленной справедливости, вплыла вдова Шерминьяк. Ради такого случая она облачилась в черное платье (отчего лицо казалось еще более желтым, чем обычно) и огромную шляпу из рисовой соломки, украшенную перьями.
— Господа, — торжественно заявила она с порога, — я пришла к вам требовать справедливости!
Шаллан и Лакоссад посмотрели друг на друга и вздохнули, понимая, что им предстоит. Комиссар предложил Софи сесть, и та опустилась на стул с достоинством, приличествующим особе, привыкшей черпать в прекрасном воспитании и развитом нравственном чувстве силы, необходимые для борьбы с грубой прозой жизни.
— Чем могу вам служить, мадам Шерминьяк?
— Освободите Франсуа Лепито!
— Поскольку никто не подал жалобу, обвиняя мсье Лепито в покушении на убийство, он будет свободен не позднее завтрашнего утра.
— Это уже слишком! Мальчик невинен как агнец!
— Откуда вы знаете?
— Я знаю его лучше, чем вы! Бедный ребенок не способен совершить преступление.
— Мадам, — заметил Лакоссад, — еще Расин говорил: «К преступлению, как и к добродетели, идут постепенно». Вполне возможно, что Франсуа, если он виновен, всего лишь дебютант… Но это вовсе не тот случай, когда полиция должна закрывать глаза.
— Никто и не требует, чтобы вы закрывали глаза, — уверенно поставила его на место вдова Шерминьяк. — Напротив, откройте их пошире, и вы увидите, что Франсуа нисколько не похож на преступника! А кстати, господин комиссар, Иезавель умерла?
— Простите?
— Пала ли Иезавель, как того заслуживала ее, черная душа, под действием так называемого яда?
— А, вы имеете в виду мадам Парнак?.. Нет, она спасена.
— Тем хуже!
— Если Лепито вам действительно дорог, вам следовало бы поблагодарить Небо, что его жертва не скончалась!
— Благодарить Небо? Ничего себе! Да эта женщина — чудовище, господин комиссар! Она преследует молодых людей даже дома. Бесстыдница! Если хотите знать мое мнение, она сама все это подстроила!
— Что подстроила?
— Не знаю… ну, все это…
Ненадолго в кабинете воцарилась тишина.
— Мадам Шерминьяк, — холодно осведомился Шаллан, — будьте любезны сообщить мне, по каким причинам вы с таким рвением защищаете Лепито?
Софи слегка покраснела.
— Господин комиссар, — смущенно проговорила она, — мы с Франсуа любим друг друга…
— Вот как?
— О, я давным-давно обо всем догадалась… Знаки внимания, недвусмысленные намеки, взгляды… Тут женщину почти невозможно обмануть… Я долго колебалась, не решаясь ответить на его страсть, вы сами понимаете почему, господин комиссар… Но в конце концов у любви свои законы, и общественные представления над ними не властны. Я решила выйти замуж за Франсуа Лепито, как только бы его отпустите. Познав горечь темницы, он заслуживает истинного счастья!
— Лепито просил вашей руки?
— Он не осмеливается, бедняжка. Но поскольку я все-таки немного старше, то, пожалуй, могу себе позволить нарушить правила и сделать первый шаг. Вы согласны со мной?
— Без сомнения. Но выразил ли он свою нежность к вам достаточно ясно?
Вдова слегка смутилась.
— Нет. Франсуа так робок… и не позволяет себе ничего, кроме намеков…
— А может, вы заблуждаетесь?
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что все мы бываем склонны принимать желаемое за действительное. На вашем месте, мадам Шерминьяк, я бы хорошенько подумал, прежде чем решиться на столь деликатное объяснение. А кстати, кроме мадам Парнак, к Лепито никто не приходил в гости?
— Да какая-то взбалмошная девица.
— Вы не могли бы мне ее описать?
Вдова выполнила просьбу, и полицейские понимающе переглянулись.
— Благодарю вас, мадам вы нам очень помогли. А теперь прошу прощения, но нам с инспектором еще предстоит большая работа.
Софи Шерминьяк сурово посмотрела на комиссара.
— Я вижу, вы уже стали на сторону Иезавели, потому что она могущественна и несправедливо вознесена, но будьте осторожны, господин комиссар, безвинно пролитая кровь падет на вашу голову, а Бог за все потребует ответа!
И вдова, даже не удостоив полицейских взглядом, гордо удалилась. Шаллан весело подмигнул Лакоссаду.
