— По-вашему, это любовник Эвелин?
— Возможно…
— Вам чертовски повезло, Иеремия, что вы ранены, иначе я съездил бы вам по морде!
Лафрамбуаз посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.
— Поразительно: то, что мадам Гажан, быть может, преступница, вас как будто не особенно волнует, но от одного предположения, что в ее жизни есть кто-то другой, вы готовы лезть на стенку! А ведь это куда менее тяжкая вина, правда?
— В общечеловеческом плане — да, но для меня — нет, поскольку это доказывало бы, что Эвелин мне лгала!
— Или не посмела сказать правду.
Я прекрасно отдавал себе отчет, что смешон.
— Ладно. Покончим с этим делом. Выкладывайте уж до конца!
— Теперь, когда нам известно, что в Испанию ездил не Гажан, придется признать, что это либо его сообщник (иначе откуда бы у него машина?), либо убийца…
— Убийца Гажана?
— А вам разве не приходило в голову, что, очень может быть, Марк Гажан — только жертва? Что инженер и в мыслях не держал предавать свою страну, но его убили и обокрали?
— С ведома жены? Какая гнусность!
Лафрамбуаз вздохнул.
— Опять вы все сводите к ней! Да я понятия не имею, участвовала мадам Гажан в предполагаемом убийстве или нет! Могли отлично обойтись и без ее помощи. Представьте, например, что Гажана прикончили, когда он загонял машину в гараж, и сразу спрятали тело? Тогда ваша Эвелин имела все основания думать, что муж ее действительно бросил, особенно если преступление совершил кто-то из близких друзей, хорошо знавших привычки Гажанов, и даже не обязательно любовник. Действуя таким образом, молодчик мог продать изобретение Марка за огромные деньги, а заодно освободил от брачных уз его жену. Возможно, он надеялся, что когда-нибудь Эвелин, устав от одиночества, уступит его домогательствам?
— Вы пытаетесь меня успокоить или действительно так думаете?
— Действительно думаю.
— Ох, до чего же мне хочется вас расцеловать, Иеремия!
Полицейский улыбнулся.
— Быстро же вы кидаетесь из крайности в крайность!
Теперь, когда я наконец и сам поверил, что Эвелин не замешана в этой грязной истории, ко мне быстро возвращалась надежда на будущее.
— Как по-вашему, Иеремия, кому подошло бы описание Изочеса?
Инспектор долго колебался.
— Боюсь торопить события… но, может, это и Сужаль…
У меня — будто камень с души свалился.
— Но если Сужаль убил и ограбил Гажана, почему никто до сих пор не нашел тело?
— Тут у меня тоже есть кое-какие предположения… Но они вполне потерпят до утра. А пока, если угодно, можете переночевать здесь. Лучше, чтобы о вашем возвращении пока не знала ни одна живая душа.
Я попытался было возразить, что ничуть не устал, но Лафрамбуаз, торжественно воздев перст, изрек:
— «Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду»…[10] Надеюсь, вы не собираетесь перечить Псалмопевцу, Тони?
Как только я открыл глаза, в комнату вошел Лафрамбуаз. В руках он нес так плотно уставленный снедью поднос, что мог бы накормить и самого изголодавшегося гостя.
— Не надо обращаться со мной, как с каким-нибудь анемичным молокососом, Иеремия! Я вовсе не нуждаюсь в усиленном питании… — возмутился я.
— Вы провели в поезде большую часть ночи, а нас ждет нелегкий денек.
— А который час?
— Восемь.
— Фу, какой стыд!
— Ну так, может, утопите его в кофе?
Пока я завтракал с преотменным аппетитом, Лафрамбуаз, не желая тратить времени даром, продолжал прерванный накануне разговор.
— Если вы способны сделать над собой небольшое усилие, Тони, попытайтесь на сегодня совершенно выбросить из головы мадам Гажан — я хочу, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали нас от дела. Давайте пока оставим в стороне вопрос, играла она во всем этом какую-либо роль или нет, согласны? Сейчас нам важно одно: это не Эвелин ездила в Испанию. Стало быть, займемся исключительно путешественником, добравшимся до Сара на машине Гажана, а заодно поищем тело.
Я чуть не опрокинул чашку.
— Тело?
— На сиденьях машины обнаружены пятна. Мне только что сообщили о результатах экспертизы, и лаборатория подтверждает, что это, несомненно, кровь. Теперь я окончательно убедился, что мы с вами должны восстановить добрую память убитого инженера.
— Убитого? Но тогда Эвелин…
— Молчок, Тони! Вспомните, мы договорились не упоминать о мадам Гажан. Может, она ни о чем не догадывается, а может, знает куда больше нашего, но об этом мы подумаем потом. Что до меня, то я все больше склоняюсь к версии, о которой говорил вам ночью: кто-то подкараулил инженера в гараже, убил его, а потом увез труп с собой.
— Куда?
— Надеюсь, еще до вечера мы это выясним. Вы сыты?
Я отодвинул поднос:
— Не то слово!
— Тогда даю вам пятнадцать минут на бритье и все прочее, а потом — за дело.
— И куда мы поедем?
— В Кап-Фэррэ…
— На дачу к Сужалю?
— Отрадно видеть, что шарики у вас вертятся в нужном направлении, — иронически заметил Лафрамбуаз. — Так я вас жду.
В половине девятого мы выехали из дома инспектора. Стояло ясное, морозное утро. До Рождества оставалось всего два дня, и сердце у меня сжималось от тревоги. Удастся ли мне отпраздновать его вместе с Эвелин или ее посадят в тюрьму?.. Моя любимая в наручниках… Представляя себе эту картину, я уже не мог спокойно любоваться улицами Бордо — мешал комок в горле. Все мое существо противилось страшному видению. Эвелин? Нет, невозможно! Дичь и бред!
В Фактюре мы свернули направо — к Андерно-ле-Бэн, миновали Арес и меньше чем в трех километрах от этой деревушки поехали на сей раз налево — в таинственную глубину и безмолвие зимнего леса. Проехав Пикей, мы слегка отклонились от берега моря и наконец увидели стоящий среди высоких сосен домик.
— Мы на месте, — лаконично оповестил меня Лафрамбуаз.
В самом коттедже мы не нашли ничего интересного — там было всего две комнаты, причем одна — совсем крошечная, и такая кухня, где и повернуться-то негде, да еще крытая веранда. Короче, самый заурядный загородный домишко. Мы быстро вышли на воздух.
— Если тело Марка Гажана зарыто где-то здесь, то наверняка не у моря — оттуда кто-нибудь мог бы заметить, как убийца делает свое черное дело, — проворчал Иеремия. — Пойдемте-ка лучше за дом.
Мы медленно двинулись в сторону сосен, и по дороге мой спутник рассказывал, на чем основаны его надежды:
— Со дня преступления сюда, очевидно, никто не приезжал. Эвелин Гажан вряд ли пришло бы в голову
