похлопал меня по плечу.
— Наберитесь мужества, Тони, и помните слова, сказанные Им в час смертной муки: «Отче Мой, если не может чаша сия миновать, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя».[13]
— Ладно-ладно, Иеремия… Можно мне взять вашу машину?
— Разумеется… Мы с Сальваньяком ждем вас к десяти часам, ну а попозже сходим выпить по рюмочке в «Кольцо Сатурна».
От улыбки Эвелин мне стало больно. А она, видимо, сразу почувствовала неладное.
— У вас дурные новости, Тони?
— Одна — хорошая, другая — плохая.
— Тогда, если можно, начните с хорошей, ладно?
— Мы напрасно подозревали Марка Гажана — он не бросал вас и не изменял родине.
Эвелин просияла от счастья.
— Это правда? — воскликнула она.
Я кивнул, моя любимая от радости, наверное, плохо соображая, что делает, бросилась мне на шею и расцеловала в обе щеки. В другой ситуации я бы прижал ее к груди и долго не отпускал, но сейчас даже не шевельнулся, и Эвелин, словно поняв, что творится у меня на душе, резко отстранилась.
— А теперь скажите мне плохую новость, Тони…
— Она… связана с тем, каким образом мы… убедились в невиновности вашего мужа…
— Ну?.. Так как же?
— Мы нашли его тело…
Эвелин отшатнулась, будто я ее ударил.
— Его те… ло?
— Да, Марка Гажана убили.
— Уби…
— Так же, как моего коллегу Бертрана Тривье, так же, как Сюзанну Краст…
Эвелин беззвучно заплакала, и ее тихая скорбь растрогала меня больше, чем самые бурные проявления горя. На сей раз я подошел и тихонько обнял ее за плечи.
— А разве вы никогда не думали о такой возможности? — чуть слышно спросил я.
— Я… я старалась не думать об этом… Бедный Марк… так много работать… так надеяться на блестящее будущее… Где он сейчас, Тони?
— Там, где мы его нашли, — в лесу за хижиной, где вы проводили выходные.
— У Фреда?
— Да, у Фреда.
— Но… почему он так поступил?
— Мы как раз собираемся об этом спросить, точнее, Лафрамбуаз, потому что меня, строго говоря, касаются только чертежи и вычисления вашего мужа.
— А вы их… не нашли? — пробормотала Эвелин.
— Нет.
— Значит, Марка убили из-за его изобретения?
— По-моему, так.
— Но как мог Фред… Должно быть, он с ума сошел! Иначе это просто необъяснимо! Да, конечно, бедняга повредился в рассудке…
— Психиатры, безусловно, осмотрят Сужаля, но, между нами говоря, вряд ли они сочтут его больным. Скорее это законченный мерзавец.
Что тут еще скажешь? Эвелин достала бутылку виски — обоим нам очень не мешало взбодриться.
— Тони… вы не привезли Марка сюда?
Грудь мне сдавило, как стальным обручем. Эвелин сама включила дьявольский механизм ловушки, которая, возможно, прихлопнет и ее, и меня.
— Нет, мы оставили его там… Завтра на рассвете Лафрамбуаз прихватит с собой специалистов и…
— Бедный Марк… — печально прошептала Эвелин. — Еще целая ночь… и никого рядом…
Она посмотрела на меня.
— Тони, а как его…
— Так же, как Сюзанну Краст, — ударили сзади по голове.
— Боже мой… Боже мой…
Ее всхлипывания и трогали меня, и невольно будили ревность, так что я неожиданно для себя рассердился. Если мадам Гажан не любила мужа, то к чему слезы? Или она все-таки притворяется? Может, Сальваньяк и Лафрамбуаз, с самого начала подозревавшие Эвелин по меньшей мере в соучастии, не так уж неправы? Но она, должно быть, снова угадала, о чем я думаю.
— Я оплакиваю не любимого мужа, Тони, а друга… рядом с которым прожила много лет… Марк не заслуживал такой страшной смерти…
Мы еще долго говорили обо всем и ни о чем, а потом мне настало время прощаться и ехать к Лафрамбуазу.
— Вам и в самом деле нужно идти, Тони? Это так необходимо?
— Да…
— Я боюсь оставаться одна… Но уже завтра вечером вы обязательно придете, правда?
— Обещаю вам.
— Невеселое получится Рождество…
— Пускай! Для меня главное — провести его с вами!
— Спасибо, Тони… От всего сердца благодарю вас.
Первым заговорил Лафрамбуаз.
— Очень трудно пришлось, Тони?
Я молча пожал плечами, а Сальваньяк встал и дружески хлопнул меня по спине.
— Инспектор мне уже все рассказал… Да, как ни кинь, а мерзко выходит… Надеюсь, однако, вы не забыли, что я вас предостерегал?
— Знаю-знаю! Все меня дружно предостерегали! Все наперебой говорили о ней гадости! И, очень может быть, с полным на то основанием… Только что это меняет, а?
— Ничего… — буркнул Иеремия. — А теперь нам пора заглянуть в «Кольцо Сатурна» и попробовать тамошнее виски.
Мне так же хотелось туда ехать, как повеситься.
Девица в гардеробе, очевидно по нашим лицам поняв, что мы пришли сюда отнюдь не развлекаться, не стала ни любезничать, ни задерживать нас дольше обычного. Метрдотель, судя по всему, пришел к точно такому же выводу, поэтому он выбрал самый неудобный столик и сразу исчез, не поинтересовавшись заказом.
— Мы, видать, не самые желанные гости в этом заведении, как по-вашему? — заметил Лафрамбуаз.
Сальваньяк улыбнулся:
— Боюсь, что так оно и есть.
— Что ж, как-нибудь переживем!
В конце концов какой-то официант все-таки снизошел до переговоров и даже принес заказанное виски. Пригласивший нас Лафрамбуаз, услыхав, во что это ему обойдется, невольно вздрогнул и, по обыкновению, процитировал Библию:
— «Горе тому, кто жаждет неправедных приобретений для дома своего, чтобы устроить гнездо свое на высоте и тем обезопасить себя от руки несчастья!»[14] — так говорил пророк Аввакум…
— Надо полагать, ваш приятель?
Шутка Сальваньяка немного разморозила атмосферу. Потом на сцену вышла Линда Дил, и мы на время отвлеклись от разговоров. Слушая певицу, я вспоминал о нашей короткой встрече возле кабаре и о
