это я промямлил запинаясь и спотыкаясь, а суровое лицо Кристиан отнюдь не помогало справиться с волнением. Жалкое зрелище… Когда же я, запыхавшись и не в силах подобрать нужные слова, умолк, она холодно бросила:
— Все?
Я кивнул.
— Я, вероятно, должна поблагодарить вас. Стало быть, считайте, что это уже сделано. А теперь будьте любезны оставить меня…
— Но, Кристиан… есть ведь еще Марк и…
— Марк не только ваш крестник, но в первую очередь мой сын, а я не желаю, чтобы он поддерживал с вами какие бы то ни было отношения!
— Но ведь Бертран избрал меня…
— Нет, Бертран всегда поступал по-своему, и вот к чему это привело! Его и мой сын никогда не пойдет по стопам отца! Я не желаю видеть у себя в доме ни вас, ни других людей вашей профессии! Не хочу, чтобы они отравили душу малыша, с которым мне надо заново учиться жить! Только из-за таких, как вы, Марк стал сиротой! Уходите! Неужели вы не понимаете, что я ненавижу вас и вам подобных?
Идя к вдове друга, я знал, что меня ждет мучительная сцена, но никак не ожидал такой вспышки ненависти. Кристиан отлично знала, что я никоим образом не влиял на Бертрана в выборе профессии, к тому же он был на два-три года старше. И то, что казавшаяся такой прочной давняя привязанность могла рухнуть в одночасье, повергло меня в полную растерянность. Возможно, Кристиан угадала, что творится в моей душе, а может, нервы не выдержали, но, так или иначе, она вдруг упала ко мне на грудь и разрыдалась.
— Тони… О, Тони…
И я, несмотря на все ее отчаяние, подумал, что так-то оно лучше.
Марк получил разрешение вернуться к крестному. И хотя к тому времени, как я собрался уходить, они, конечно, не утешились, зато по крайней мере твердо знали, что смерть Бертрана не оставила их одних на свете: в нужный момент я всегда буду рядом. Я попрощался с Кристиан и ее сыном и, после того как малыш исчез в своей комнате, тихо добавил:
— Я еще не знаю, какое дело расследовал Бертран, но сейчас же иду к патрону просить, чтобы он разрешил мне довести работу до конца, потому что теперь у нас с убийцей личные счеты. Даю вам слово, Кристиан, я до него доберусь.
Спускаясь по лестнице, я вдруг услышал, что из-за приоткрытой двери квартиры этажом ниже доносится мотив очень популярной после Освобождения песенки «Толстяк Билл». Я так и замер на ступеньке, задыхаясь от волнения. Любимая мелодия Бертрана… Старина Тривье насвистывал ее с утра до ночи. И в голову сама собой явилась странная мысль, что таким образом Бертран дает мне понять, что вполне одобряет и мой разговор с Кристиан, и дальнейшие планы.
Шеф нашего отдела, которого мы называем просто Патрон, внешне нисколько не отвечает расхожим представлениям о такого рода людях. Скорее вы приняли бы его за коммерческого директора какой-нибудь крупной фирмы. В общем, этот высокий и худощавый седой господин в неизменно строгом темном костюме — из тех, кто всегда внушает доверие мелким вкладчикам и приходскому священнику. Помимо прочих достоинств шеф отличается безукоризненной вежливостью, никогда без толку не впадает в гнев и терпеть не может никаких разговоров на повышенных тонах. Однако на совести этого благообразного респектабельного господина больше покойников, чем у самых известных убийц в криминальной истории человечества. В тиши уютного кабинета Патрон безжалостно приговаривает к смерти людей, которых и в глаза не видел. Несомненно, именно это, честно говоря, довольно зловещее занятие и придает ему такой отрешенный, почти нечеловеческий вид. Да он и вправду живет в несколько ином мире, нежели обычные смертные. Патрон — холостяк, и никто из служащих ровно ничего не знает о его личной жизни (если таковая у него есть). Трудно даже представить, что шеф существует и вне своего кабинета, что он ест, пьет и спит, как все прочие. Пожалуй, сама мысль об этом способна поставить в тупик любого из его подчиненных.
Патрон принял меня сразу и предложил сесть в кресло напротив своего стола.
— Я вижу, вы прервали отпуск, Тони?
— Да.
— Из-за Бертрана?
— Да.
Шеф вздохнул.
— Скверная история… — Он немного помолчал. — Я очень ценил Бертрана Тривье, — добавил он.
Вот и вся надгробная речь, какой удостоился мой товарищ, но, невзирая на ее краткость, я почувствовал, что Патрон искренне скорбит о Бертране.
— И вы, естественно, хотите продолжить его дело?
— Само собой.
— А как себя чувствует вдова?
Я пожал плечами. Что тут ответишь?
— Я выясню у министра, что мы можем сделать и для нее, и для мальчика… вашего крестника, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
Он устало пригладил волосы.
— Тривье — не первый из моих агентов, кто так внезапно покинул наш мир, но с этим тяжко, очень тяжко свыкнуться. Вы что-нибудь знаете о его задании?
— Нет.
— Тогда слушайте. В Бордо, точнее, в его пригороде Бегле, есть завод Министерства-национальной безопасности. Возглавляет его некий господин Турнон. Там ведутся разнообразные исследования, связанные с созданием сверхточных приборов. Но чем занимаются тамошние инженеры на самом деле, мало кто знает, и официально завод выпускает бытовую технику. В последние несколько лет группа Турнона бьется над проблемой миниатюризации. Успех в этой области позволил бы значительно сократить расходы на производство ракет-перехватчиков и несколько поколебать, казалось бы окончательное и бесповоротное превосходство русских. До сих пор наверху относились к такой возможности довольно скептически, но чуть больше месяца назад один из инженеров Турнона, Марк Гажан, добился очень интересного, с точки зрения специалистов, решения. Дабы не возбудить любопытства иностранных агентов, мы решили еще на некоторое время оставить Гажана в Бегле, сделав вид, будто он продолжает работу. Очевидно, это было ошибкой. Две недели назад инженер исчез.
— Вместе с планами?
— Разумеется.
— И не оставил следов?
— В том-то и дело. В прошлые выходные они с женой ездили отдыхать. В воскресенье соседи видели, как подъехала их машина, мадам Гажан передала супругу ключ от гаража, который находится в нескольких сотнях метров от их виллы, и с тех пор об инженере ни слуху ни духу. Можно подумать, он просто испарился.
— Вместе с машиной?
— Да. Мы обследовали всю границу с Испанией, но и это не дало никаких результатов. Наши агенты по ту сторону Пиренеев даже не слышали ничего, что имело бы хоть косвенное отношение к Гажану или его исследованиям.
— А жена?
— По-прежнему в Бордо. Похоже, она действительно волнуется и сама первой сообщила об исчезновении мужа.
— А как выглядит ее счет в банке?
— Очень скромный, и за последние полгода — никаких изменений. Ни значительных трат, ни новых вкладов.
— Планы, вы сказали, тоже исчезли?
— Да, вместе с Гажаном. Он ни на минуту с ними не расставался, якобы опасаясь утечки.
