После предательства друзей Элуа ожидал чего угодно, но чтобы его собственная жена… его подруга и в горе, и в радости! Дикая злоба сменилась полным упадком сил. Вместо криков и проклятий, вопреки всеобщим ожиданиям, Маспи лишь вздохнул и с глубоким отчаянием заметил:
— Когда жалкие паяцы, которых я считал друзьями и братьями, покинули меня в трудную минуту, я думал, это предел моего падения… Но я ошибался! Мне еще суждено было узнать, что моя подруга… мать моих детей… укусит кормящую ее руку… предаст того, кто всегда был ей защитником и покровителем, — меня!
Чувствительная душа Селестины не выносила столь патетических речей. Она уже собиралась покаяться, но муж не дал ей на это времени. Вытащив из-за ворота рубахи салфетку, он встал.
— Я больше не могу… Когда-то я, быть может, выпустил бы всем вам кишки, но теперь у меня просто нет на это сил… да и желания тоже… Раз, по-вашему, я виновник всех несчастий, раз все восстают против меня…
Дед, довольно рассеянно слушавший полные благородной решимости слова сына, перебил его самым прозаическим образом:
— Элуа… тушеное мясо остынет…
Сие гастрономическое замечание несколько подпортило лирический порыв Великого Маспи и помешало полной раскаяния Селестине броситься к ногам супруга. Элуа устало пожал плечами.
— Еда!.. Бедный отец! Ешьте и пейте! Смейтесь над тем, кого должны были бы уважать! А я знаю, что мне остается делать…
И он решительно направился к двери.
— Куда ты, Элуа? — не выдержав, крикнула Селестина.
— Спать.
Немного успокоившись, она облегченно вздохнула и снова опустилась на стул.
— Да, уснуть и попытаться забыть этот прогнивший мир!.. А проснусь я или нет — на то воля Господня!
После этого торжественного заявления наступила полная тишина, а потому слова Фелиси прозвучали с особой резкостью:
— На твоем месте, папа, я бы поостереглась упоминать о Господе Боге, потому что для тебя самое лучшее — это чтобы он забыл о твоем существовании!
Благие намерения Элуа мигом улетучились. Он вернулся в комнату. Глаза его сверкали, губы кривила горькая улыбка.
— Для начала, Фелиси, скажи, кто тебя просил высказывать свое мнение?
— А меня не нужно просить — и так обойдусь!
— Ты не имеешь права так поступать только потому, что твоя мать ведет себя, как…
— Да мама в сто раз лучше тебя!
Великий Маспи, откинув на время величие и подняв карающую длань, кинулся к дочери, но путь ему преградила Селестина.
— Не смей трогать крошку!
Неожиданный бунт совсем обескуражил Элуа. И уже то, что он снизошел до переговоров, свидетельствовало о поражении.
— Ты что, не слышала как она разговаривает с отцом?
— Фелиси права!
— Что?
— Какого уважения заслуживает отец, если он учит детей плохо себя вести? Кто станет уважать мать, столько лет просидевшую в тюрьме? И, по-моему, Фелиси на редкость славная крошка, коли ей удалось не прогнить до мозга костей, несмотря на то, какой пример мы подавали!
Элуа совсем растерялся.
— Но… что это с тобой? — пробормотал он.
— Я виделась с Бруно!
— Этого и следовало ожидать!
— Да-да, я встретилась с Бруно, мы поговорили, и мне стало стыдно… Слышишь, Элуа? Мне, матери, было стыдно смотреть в глаза собственному сыну! И я просто не знаю, как он еще может меня любить… Жалкие люди мы с тобой. Элуа, и, предупреждаю, если вздумаешь еще хоть раз напасть на мою маленькую Фелиси, за то что она честная и чистая, как родник, девочка, я соберу чемоданы и мы с ней вместе уйдем отсюда!
Совершенно убитый этим новым, незнакомым ему ликом Селестины, Элуа просто не знал, что сказать. А дедушка, быстро разобравшись в ситуации, поспешил на помощь сыну:
— В мое время жена не посмела бы так говорить с мужем, не то живо заработала бы хорошую трепку!
Селестина сердито повернулась к свекру:
— А вы, папаша, молчите! Все это случилось по вашей милости! Это вы сделали из сына бандита, лентяя и бездельника!
Старик побагровел.
— Вот что, девочка, будь у меня под рукой палка, я бы так треснул тебя по спине, что враз научил бы уважать старших!
Фелиси вмешалась, как всегда, в самый удачный момент:
— К счастью, у тебя ее нет, дедушка, а то, если б ты только тронул маму, я бы заставила тебя разжевать и проглотить эту палку!
Селестина поддержала дочь:
— Вы просто старый негодяй! Из-за вас бедная наша бабушка вытерпела сто тысяч адских несчастий, так что, я думаю, она того же мнения! Ну хватит, Фелиси, оставим их… Даже смотреть противно!
Мать с дочерью вышли на кухню. Элуа, как потерянный, ушел к себе и заперся на ключ. Старики остались в гостиной одни. Дед стукнул кулаком по столу.
— Все эту — еще не причина оставлять меня без кофе! Принеси-ка мне его, Адель.
Но, очевидно, в тот день угнетенные обитатели дома на улице Лонг-дэ-Капюсэн твердо решили бунтовать, а потому впервые в жизни Адель Маспи не подчинилась мужу.
— Нет.
Старик недоверчиво уставился на жену.
— Что ты сказала?
— Если тебе так хочется кофе — пойди и сам приготовь!
— Иисусе Христе! И почему ж это я должен готовить его сам?
— Потому что Селестина права, и, очень возможно, ты и вправду старый негодяй!
Погода стояла великолепная, но Бруно день казался хмурым, как его настроение. Даже ослепительное южное солнце казалось парню каким-то жалким фонарем, а лазурный небесный свод — раскрашенным бездарными малярами полотном. Едва проснувшись, молодой Маспи почувствовал, что какая-то пакость мешает ему свободно дышать, и далеко не сразу понял, что и дурное настроение, и отвращение ко всему окружающему вызваны одним-единственным обстоятельством: сегодня Пэмпренетта должна навсегда связать судьбу с Ипполитом Доло.
Пишранд, догадывавшийся, что творится с его коллегой, почти не трогал его все утро и нарочно взял с собой на обычный обход, ставший своего рода ритуалом: инспектор, прогуливаясь по определенным кварталам, просто показывал злоумышленникам, что прекрасно о них помнит. На ходу полицейский делился с Бруно планами поимки убийцы Ланчано и сообщников Бастелики по ограблению на улице Паради.
— Доказательств у меня нет, но, думаю, эти дела не связаны между собой… Бастелика прав: прибери он к рукам огромное состояние, которое итальянец таскал при себе, ни за что не стал бы дергать дьявола за хвост и участвовать в слишком опасном ограблении ради сравнительно ничтожной прибыли.
— Так вы больше не подозреваете Корсиканца в убийстве Ланчано?
— Не совсем так… У меня есть ощущение, что убийца не стал рассказывать о своем «подвиге» друзьям… Понимаешь, что я имею в виду? По-моему, дело было примерно так: Ланчано садится в Генуе на французскую лодку… возможно, одну из лодок Дьедоннэ Адоля… Так или иначе, наш итальянец вместе с
