— Gomes! Sabemos este agui! En nombre de la ley, abra![18]
Андалусиец помнил, что однажды утром его точно таким образом уже будила полиция, и это обернулось для него несколькими годами тюрьмы.
— Un momento![19] — крикнул Эстебан.
Натягивая штаны и башмаки, он обдумывал все свои действия за последние несколько недель. Нет, вроде бы ничего такого… если только дон Игнасио его не выдал. За дверью уже теряли терпение, и снова принялись барабанить. Гомес пожал плечами. Скорее всего, очередная облава. Его отведут в участок, а потом Виллар вызволит на свободу. В конце концов, не впервой. И тут Эстебан вспомнил, как вызывающе нагло Нина де лас Ньсвес разговаривала с доном Игнасио. Если патрон и в самом деле сдает, дело и впрямь может кончиться очень худо… не считая этой истории с Пако. Гомес поглядел в окно. Внизу ждала полицейская машина. Стало быть, не просто облава… Фараоны побеспокоились ради него лично. Эстебан нервно сглотнул. Он не хотел возвращаться в тюрьму. Но куда сбежишь и каким образом? Нет ни денег, ни друзей… А потом, Эстебан уже привык к спокойной, размеренной жизни. У него сейчас просто не хватило бы пороху бегать по дорогам, как затравленный заяц, спасаясь от полиции.
— Entonces, Gomes? Abre la puerta о si la derribamos?[20]
Слишком поздно, Эстебан… Ты загнан, как крыса, в мышеловку! Он глубоко вздохнул и, вознеся горячую молитву Макарене, чья улыбка согревала его из-за резной решетки, открыл дверь. На пороге стояли инспектор Люхи и двое полицейских в форме. Прежде чем войти, инспектор заметил:
— Долгонько же вы решались открыть!
— Я не привык спать одетым, инспектор.
— Ладно… покажите мне свой нож.
— Нож?
— Надеюсь, вы не заставите нас его искать?
— Нет… пожалуйста…
Эстебан Гомес окончательно растерялся. Зачем им понадобился его нож? Он протянул оружие инспектору, но тот сначала надел перчатки. Теперь до андалусийца наконец дошло: его подозревают в чем-то чертовски серьезном. К счастью, в истории с Пако он не пускал в ход свой нож. Инспектор тщательно осмотрел оружие и, завернув в носовой платок, сунул в карман.
— Это то, что на вас было ночью? — спросил он, указывая на стул, где лежала остальная одежда.
— Да, а что?
— Снимайте штаны!
Эстебан знал, что Люхи просто хочет нагнать страху, и решил показать, какие крепкие у него нервы. Бандит спокойно стянул брюки. Мигель разложил содержимое их карманов на столе, проделал ту же операцию с пиджаком, взял рубашку и галстук и приказал одному из подчиненных упаковать все это и отправить в лабораторию. Гомес попытался хорохориться.
— Хотите пополнить свой гардероб, инспектор?
— Одевайтесь!
— Легко сказать, вы ж забрали мои тряпки!
Но вещи не пожелали возвращать, и пришлось Эстебану достать из шкафа другой костюм. Одеваться под враждебными взглядами троих полицейских было крайне неприятно. Покончив с этой задачей, Гомес повернулся к Мигелю.
— А что теперь?
— Следуйте за нами!
— Куда вы меня ведете?
— А вы не догадываетесь?
Гомес пожал плечами.
— Да, разумеется, но почему?
— Там вам объяснят.
Они явно не собирались ничего говорить, и Эстебан, смирившись с неизбежным, вышел из дома. Теперь он мог уповать лишь на свою счастливую звезду и заступничество Макарены.
Несмотря на ранний час, комиссар Альфонсо Мартин уже сидел у себя в кабинете, когда Мигель Люхи привел туда Гомеса. Андалусиец решил скрыть тревогу под напускным нахальством.
— И часто вас посещают подобные фантазии, сеньор комиссар? Вытаскивать из постели порядочных людей и тащить в управление, даже не объяснив причин столь вопиющего злоупотребления властью!
Дон Альфонсо с хорошо разыгранным удивлением посмотрел на Люхи.
— Вы тревожили покой мирных граждан, инспектор?
— Насколько мне известно, нет, сеньор комиссар.
— Да, это и впрямь на вас не похоже, инспектор.
Эстебана трясло от ярости. Эти двое полицейских явно и намеренно издевались над ним.
— Вы забрали у него нож, Люхи?
— Да, и уже отправил в лабораторию вместе с одеждой.
— Тогда остается подождать результатов.
Гомес отлично знал, что наступившая в кабинете тишина — лишь часть мизансцены и полицейские просто хотят его деморализовать, но никак не мог справиться с охватившей его тревогой. Комиссар что-то записывал в досье, а инспектор проглядывал испещренный заметками блокнот. Ни тот, ни другой, по- видимому, не обращали внимания на Эстебана.
— Можно мне позвонить Игнасио Виллару?
Гомес, тщетно прождав ответа, встал, но дон Альфонсо, не отрываясь от бумаг, приказал:
— Сидите на месте Гомес, и помалкивайте.
Эстебан замер, но не смог сдержать гневной вспышки.
— Вы не имеете права! Слышите, сеньор комиссар? Вы не имеете права держать меня здесь!
Мартин повернулся к Люхи.
— Как, по-вашему, инспектор, у меня нет права задерживать сеньора Гомеса?
— По-моему, есть, сеньор комиссар.
— Вы меня успокоили, но, быть может, стоит узнать мнение какого-нибудь знаменитого юриста?
— В такое время знаменитые юристы спят, сеньор комиссар.
— Верно. Тем не менее, возможно, сеньор Гомес знаком с каким-нибудь видным законником, и тот с удовольствием встанет с постели, дабы обсудить этот щекотливый вопрос?
— Почему вы не даете мне позвонить Игнасио Виллару?
Дон Альфонсо снова разыграл удивление.
— Вы знали, Люхи, что сеньор Виллар, оказывается, еще и юрист?
— Впервые слышу, сеньор комиссар!
— У меня складывается впечатление, что, должно быть, сеньор Гомес путает его с кем-то другим.
— Я тоже так думаю, сеньор комиссар.
Андалусиец, не выдержал.
— Довольно! Хватит! — заорал он. — Прекратите надо мной измываться! Скажите лучше, в чем вы меня обвиняете!
— Вы предъявляли сеньору Гомесу какие-нибудь обвинения, инспектор?
— Нет, господин комиссар, и не думал.
— Вот видите, сеньор Гомес!
— Но тогда почему я здесь?
— Скажем, просто отдыхаете, пока я не сочту нужным задать вам несколько вопросов.
— О чем?
— О смерти Хуана Миралеса.
— А?
Гомес отлично понимал, что, несмотря на мнимое благодушие, полицейские пристально следят за его реакцией, но весть о смерти бывшего боксера так вышибла его из колеи, что андалусиец даже не пытался
