темнее.
Мужчина в черном плаще, с лицом, затянутым маской, дал знак Джизмонди следовать за ним, поднял фонарь и пересек зал, шаги его гулко отдавались в огромном пустующем помещении. Второй мужчина, как заметил Джизмонди, в таком же наряде остался у калитки, чтобы впустить очередного гостя.
Провожатый открыл дверь в противоположной стене и вывел Джизмонди в просторный внутренний двор, покрытый толстым слоем снега. Фонарь окрашивал снег в желтый цвет, и в его слабом свете Джизмонди увидел цепочки следов, уходящих в темноту. Следуя по уже протоптанному пути, они подошли ко второй двери, через нее попали в другой зал, холодный и мрачный, как склеп, а затем третья дверь привела их в сад.
Тут провожатый остановился.
— По этим следам дойдете до стены. Там найдете лестницу. Перелезьте по ней через стену и опять идите по следам. Они приведут вас к двери, которая откроется по вашему стуку, — он резко повернулся и двинулся в обратный путь, оставив Джизмонди одного, трясущимся от страха.
На мгновение он заколебался, подумав, а не убраться ли ему восвояси, но отогнал эти мысли. Он зашел слишком далеко, чтобы спасаться бегством. Если бы только все происходило днем, а не ночью! В черном небе холодно блестели звезды, снег, казалось, подсвечивался изнутри. Джизмонди шел, пока не уперся в стену. Нашлась и лестница. А следы на другой стороне привели его к какому-то дому.
Теперь-то он понимал, что означает сие путешествие. Заговорщики собирались отнюдь не во дворце Мальи. Место это называлось для отвода глаз. Если бы шпионы Борджа прознали о тайном сборище и напали на дворец Мальи, труды их пропали бы даром, ибо захватили бы они пустоту. Часовые, дежурившие во дворце, нашли бы возможность дать сигнал тревоги, и большинство заговорщиков, собравшихся в другом доме, отделенном от дворца Мальи стеной и двумя садами, растворились бы в ночи, не попав в лапы врага.
Бенвенуто поднялся по нескольким ступеням к крепкой двери, постучал. Она мгновенно открылась и так же быстро захлопнулась за его спиной. Вновь он оказался в кромешной тьме с гулко бьющимся сердцем. Из темноты раздался вопрос, неожиданный, о котором не упоминалось в письме.
— Откуда вы?
Лишь мгновение понадобилось Джизмонди, чтобы подавить охвативший его ужас, и он ответил, как ответил бы Креспи: «Из Фаэнцы».
— Проходите, — открылась еще одна дверь, и поток света чуть не ослепил Джизмонди, глаза которого уже свыклись с темнотой.
Мигая и щурясь, он шагнул вперед, моля святую Анну и Госпожу нашу из Лорето, чтобы маска скрыла страх, исказивший его лицо.
Двенадцать свисающих с потолка люстр, уставленных свечами, освещали просторную комнату. В центре ее за длинным столом сидели семеро заговорщиков, как и он, в масках и плащах. Все молчали.
Дверь за Джизмонди мягко закрылась, вызвав в его воспаленном мозгу неприятную ассоциацию: ловушка захлопнулась. И поддерживала его лишь уверенность в том, что он хорошо выучил урок. Убеждая себя, что бояться нечего, Бенвенуто двинулся к столу и сел на свободный стул, радуясь, что секретность встречи не допускала праздных бесед. После него приходили и другие, так же в полной тишине, и занимали место за столом.
Но вот в открывшуюся в очередной раз дверь вошел мужчина без маски. Высокого роста, с крупным носом, чисто выбритый, со смелым и решительным взглядом. Лет тридцати-тридцати пяти, с ног до головы одетый в черное. Длинный меч бил его по ногам, на правом бедре покоился тяжелый кинжал. Бентивольи, догадался Бенвенуто.
Его сопровождали двое в масках. При их появлении сидящие за столом, числом уже с дюжину, встали.
Джизмонди знал уже достаточно много о заговоре, в водоворот которого его занесло против воли, чтобы понимать, почему Гермесу Бентивольи не нужна маска. Если заговорщики понятия не имели, кто сидит рядом, имя и фамилия их предводителя стояли на письмах, приведших их на эту тайную вечерю.
Бентивольи прошел во главу стола. Один из его спутников принес стул. Но Бентивольи словно и не заметил его, хмуро оглядывая собравшихся. Наконец он заговорил.
— Друзья мои, здесь собрались все, кто получил от меня письмо, хотя для меня это более чем странно, — Джизмонди аж похолодел, предчувствуя, что за этим последует, но не подал и вида, стоя недвижимым среди других.
— Пожалуйста, садитесь, — все сели, но Бентивольи остался на ногах.
— У меня есть веские основания утверждать, что среди нас предатель.
Словно ветер прошелестел над столом. Мужчины поворачивались друг к другу, одаривая сидящих радом испепеляющими взглядами, словно рассчитывая сжечь маску соседа и увидеть прячущееся за ней лицо. На мгновение запаниковавшему Джизмонди почудилось, что все смотрят на него, но он сообразил, что его подвело разыгравшееся воображение. Поэтому он искусно подыгрывал остальным, переводя взгляд с одного из сидящих за столом на другого. Трое или четверо вскочили.
— Его имя! — вскричали они. — Его имя, ваше высочество!
Но Бентивольи покачал головой и знаком предложил им сесть.
— Мне оно не известно, как не знаю я, и вместо кого он пришел, — тут у Джизмонди отлегло от сердца. — Вам я могу сказать лишь следующее. Сегодня утром в двух милях от Чезены мы наткнулись на тело мужчины, убитого, ограбленного, раздетого чуть ли не догола. Тело еще не успело закоченеть, когда мы обнаружили его, а впереди, по направлению к Чезене, скакал, по всей вероятности, убийца. Рядом с телом мы нашли лист бумаги, который я принес сюда. На нем, как вы видите, половина зеленой печати, печати с гербом, который, возможно, неизвестен всем дворянам Италии, но хорошо знаком всем вам, получившим от меня письма и откликнувшимся на них приездом сюда.
Перед тем как продолжить, Бентивольи выдержал короткую паузу.
— Несомненно, бумага эта — обертка, в которой лежало само письмо, касающееся нашего сегодняшнего собрания. Я не знаю, было ли письмо это адресовано убитому, не знаю, кто он и откуда ехал. Но один из присутствующих может просветить всех нас, ибо если убитый — наш товарищ, то вместо него сейчас сидит убийца. Не хочет ли кто из вас объяснить, что произошло на дороге в Чезену?
Он сел, переводя взгляд с одной маски на другую. Но никто ему не ответил.
А у Джизмонди перехватило дыхание. Даже если бы он и хотел заговорить, ни звука не сорвалось бы с его губ.
Молчание затягивалось, и злобная улыбка перекосила лицо Бентивольи.
— Что ж, так я и думал, — тон его изменился, стал резким, отрывистым. — Если б я знал, где вы остановились, то предупредил бы заранее о переносе нашей встречи. Этого мне сделать не удалось, так что остается лишь надеяться, что нас не предали. Но одно я знаю наверняка: человек, которому известны теперь наши намерения, сидит сейчас среди нас, вне всякого сомнения для того, чтобы вызнать как можно больше, прежде чем пойти к тому, кто даст за его сведения хорошую цену. Вы понимаете, о ком я говорю.
Вновь поднялся шум. Горячие голоса выкрикивали угрозы предателю. Джизмонди молча кусал губы, гадая, чем все окончится.
— Двенадцать друзей ждал я в этот час, — воскликнул Бентивольи. — Одного убили, но за столом сидят двенадцать человек. На одного больше, чем следовало бы. Этого одного мы и должны отыскать меж себя.
Он поднялся, высокая, величественная фигура.
— Я попрошу каждого из вас поговорить со мной наедине. Подзывать же я вас буду не по имени, но городу, откуда вы приехали.
И, повернувшись, он зашагал в дальний конец комнаты, под галерею. За ним последовали и те двое, что сопровождали его ранее.
Джизмонди с ужасом смотрел им в спины. Эти двое должны схватить предателя, предположил он, иначе что им делать под галереей. Его прошиб холодный пот.
— Анкона! — громко выкрикнул Бентивольи.
Один из сидящих за столом вскочил, отбросил стул и решительно направился к галерее.
