Андрейша долго метался по каменному мешку, больно тыкаясь лбом и коленками в сырые стены. Когда ослабло напряжение, он бросился на гнилую, пахнущую прелью солому и сразу уснул.
Время шло, но Андрейша не знал, когда прошла ночь и вновь наступил день. Наверно, в полдень следующего дня тюремщик спустил ему на веревке глиняный кувшин с водой и бросил краюху черного хлеба.
Андрейша увидел снова красный свет факела. И опять все стихло. Опять наступила темнота. Юношу страшила окружавшая его тишина. Ему казалось, что он оглох. Крысиная возня в соломе радовала его.
Несколько раз Андрейша получал хлеб и видел свет факела. Он стал терять надежду на освобождение и старался забыться во сне… Когда он ел, огромные крысы выхватывали хлеб из рук. Когда он спал, они больно кусали его за пятки.
Иногда Людмила возникала в темноте перед его глазами и манила за собой. В эти мгновения в нем снова просыпался свободный человек. Он начинал кричать, требовал, проклинал. Но голос его терялся в каменном колодце.
Однажды ему сбросили веревочную лестницу и приказали вылезать. Андрейша ослабел и едва выбрался наверх. Те же два рыцаря повели его по длинным переходам и каменным лестницам замка.
И вот он снова в кабинете великого маршала. Бородатый рыцарь молча ходил взад и вперед по фламандскому ковру в черно-красную клетку.
Андрейша стоял не двигаясь.
Маршал, круто повернувшись, остановился возле юноши.
— Ты видел теперь, как мы поступаем с врагами? — сказал Конрад Валленрод.
— Разве я враг?
— И да, и нет, — помолчав, ответил рыцарь. — Как всякий славянин, ты наш враг. Враг не потому, что именно ты мешаешь нам, а потому, что мешает твое племя. Даже поляки, люди одной веры с нами, не хотят поступиться клочком земли для ордена святой девы Марии. А что же говорить о вас, русских?
— Мы тоже христиане.
— Вы отщепенцы. Вашу веру папа предал анафеме.
— А православный патриарх проклял католиков.
— Да, это правда, — не сразу ответил великий маршал, — но тем хуже для русских… Но ты мне нравишься, юноша, — сказал неожиданно Конрад Валленрод. — Я не хочу твоей смерти.
— Где Людмила, моя невеста?
— С ней ничего не случилось… Так вот, ты должен знать, что Литва — заклятый враг ордена. Вы, русские, помогаете Литве. Все больше русских встречается в литовских полках. Немало ваших пленных строят у нас дамбы и дороги… Но разве можно назвать христианами людей, помогающих язычникам? Ты понял, чего я хочу от тебя, юноша?
— Нет, я не понял, ваше священство. — Андрейша без страха смотрел в глаза рыцарю.
— Ты должен сказать, что делали в Вильне русские вельможи, с которыми ты недавно скакал по нашим дорогам.
— Я не знаю, ваше священство.
— Не знаешь?
— Но если бы я и знал, все равно не сказал бы.
Долго великий маршал смотрел на пол, долго постукивал пальцами по дубовой столешнице. Пальцы у него были длинные, сухие.
— Мне жаль, что ты оказался упрямым, — наконец сказал он. — Я не могу отпустить тебя на свободу. Подумай, может быть, вспомнишь что-нибудь полезное ордену. Может быть, русские вельможи ездили договариваться о союзе с Литвой? Может быть, они виделись с герцогом или его матерью?.. Я не хочу твоей смерти, — повторил он. — Ты хорошо говоришь по-немецки и грамотен. Такие люди нам нужны… Вот что, новгородец, — положив руку Андрейше на плечо, продолжал рыцарь, — за подстрекательство горожан к бунту ты заслужил смерть. Но если скажешь все, я выпущу тебя на свободу… Подумай, юноша. Через несколько дней тебя снова приведут ко мне. Если опять заупрямишься, — маршал тяжело посмотрел на Андрейшу, — пощады не жди.
Андрейшу отвели в другое место. Новая тюрьма была наверху, вблизи покоев великого маршала. Это была сухая комната с постелью, столом, двумя стульями и узким окном на двор замка. Здесь отбывали наказание знатные братья ордена и дожидались выкупа благородные иноземцы. Однако и здесь стены были отменной толщины, а на окне — решетка. В эту тюрьму сажали только по приказанию великого маршала, ключи от нее хранились у него в кабинете.
Присматривал за узниками своего высокого господина крещеный прусс Стардо. Ему было двадцать пять лет. Десятилетним мальчиком он был взят монахами в Кенигсбергский замок на воспитание. Из него хотели сделать священника для прусских деревень. Капелланы научили Стардо писать и читать, а рыцари приучили обращаться с оружием.
Стардо стал оруженосцем у комтура Валленрода и два раза на поле боя спасал его от смерти. Рыцарь полюбил юношу и приблизил.
Оруженосец Стардо слышал разговор Андрейши с маршалом, и новгородец пришелся ему по душе. Сначала он молча приносил узнику воду и пищу и уносил грязную посуду. На второй день он принес Андрейше толстую восковую свечу в низком подсвечнике, а на третий, убирая посуду, тихо спросил:
— Кто ты, господин, из каких мест?..
— Я русский, из Новгорода.
— В чем твоя вина?
— Не знаю вины за собой.
— Ты хотел захватить замок.
— Это неправда. Солдат Генрих Хаммер коварством задержал в замке мою невесту. Я рассказал об этом хлебопекам, своим знакомым, и они захотели мне помочь. Где моя невеста, я и сейчас не знаю.
— Кто отец твоей невесты, откуда она?
— Людмила — дочь мастера Бутрима из Альтштадта, — ответил Андрейша.
— Дочь мастера Бутрима, — повторил Стардо. Его глаза потеплели. — Ты не ошибаешься, господин?.. Людмила, дочь мастера Бутрима из Альтштадта, твоя невеста?..
— Да, так. А мать у нее русская. У нас сговор был, перстнями обменялись, а тут вот такая погибель…
— Я все знаю, — сказал Стардо, — и помогу тебе. Бутрим был жрец криве; его умертвил в своем застенке проклятый меченый поп Плауэн. Я думал, попа прикончили горожане. Нет, выжил, собака…
За дверью послышались легкие шаги. Стардо отскочил от окошечка.
— Жди, — сказал прусс и, гремя оловянными тарелками, пошел по коридору.
Прошло еще два дня. Стардо приносил пищу, уносил посуду. Андрейша видел, что еда стала куда лучше, чем прежде, и в глиняный кувшин вместо воды Стардо стал наливать отличное вино.
Наступило воскресенье.
Ровно в двенадцать пробил колокол, и рыцари отправились обедать.
Андрейша слышал звон колоколов и шаги проходивших мимо рыцарей. Скоро и Стардо должен появиться с обедом. Но прусс все не шел и не шел. Снова зашаркали ноги братьев по каменным плитам. После сытной пищи они отдувались и пыхтели. Потом все стихло.
Наконец в коридоре послышались знакомые шаги. Сейчас откроется окошечко, и Стардо просунет оловянную миску с едой. Андрейша поднялся со скамьи. Но, заскрипев, открылась дверь, и оруженосец Стардо вошел, держа в руках сверток. Лицо его было бледнее, чем всегда.
— Переодевайся скорее, Андрейша, — сказал он, подавая сверток. — Я слышал, завтра тебя должен допрашивать великий маршал. Если ты не согласишься исполнить его требования, тебя снова бросят в каменный мешок, и там ты окончишь свою жизнь. Я знаю, ты не согласишься, поэтому торопись…
Андрейша стал торопливо переодеваться.
— Переобуй башмаки, у твоих слишком длинные носки, — сказал Стардо. — А волосы я подстригу.
Он на скорую руку остриг ножницами голову Андрейши: волосы стали не короткие и не длинные, а такие, как требует орденский устав. Монашеские башмаки были без шнурков, без длинных носков и без каблуков.
