– По любви?
Мэллори пожал плечами.
– Тогда это выглядело именно так, особенно судя по газетам. Думаю, вполне возможно, она была очень красива.
– А дочь? Доннер, вероятно, ее опекун?
– Да. Ее родственники в Штатах, а в Швеции и здесь никого. Она училась в Хитфилде до семнадцати лет, затем последний учебный год в Париже. А сейчас она изучает социологию в Стокгольмском университете.
– Домой ездит?
– Довольно часто бывает в Лондоне у Доннера, если вы это имеете в виду, или же он ежемесячно приезжает к ней.
Шавасс кивнул.
– Серьезно относится к своим родительским обязанностям?
– Похоже, что да. Судя по различным данным, вряд ли можно сомневаться в искренности его чувств.
– А она?
– Трудно сказать. С одной стороны, у нее нет выбора. Ее мать оставила ей приличное состояние, но пока девушке не исполнится двадцать пять лет, им будет распоряжаться Доннер.
– Интересная ситуация, – заметил Шавасс. – Но к чему это приведет?
– Этого-то мы и не знаем. Вот почему вы здесь. Около полугода назад агент М.1.6 провел небольшую разведывательную операцию. Вы должны помнить. Чиновник из Адмиралтейства по имени Симмонс был задержан при передаче важной информации человеку, которого зовут Раневский, военному атташе в русском посольстве.
– И ему дали пять лет?
– Да. Но это слишком маленький срок.
– Разве русский не заявлял о дипломатической неприкосновенности?
Мэллори кивнул.
– М.1.6 подержал его пару часов, а потом ему пришлось передать Раневского своим. Он улетел на следующее утро. Но самое интересное то, что перед арестом он передал Симмонсу пятьдесят однофунтовых банкнот. Деньги были новые, и М.1.6 сумел проследить их путь до «Стрит Бэнк», где кассир не только узнал Раневского по фотографии, но и вспомнил, как выглядит чек, который он принимал.
– Хотите сказать, что чек принадлежал Доннеру?
Мэллори кивнул.
– Именно так.
– Что же оставалось сказать Доннеру?
– Его ни о чем не спрашивали. Во время суда над Симмонсом эта деталь даже не упоминалась. Не стоило даже терять время на такие мелочи. Они просто пропустили это мимо ушей и отдали дело мне.
– И с тех пор вы проверяете Доннера?
– Да, и чем дальше, тем подозрительнее все выглядит. Начиная от Бургесса и Маклина, всюду, где бы мы ни копнули, замешан Доннер, во всем замешан. И не только здесь. Франция, Германия, Канада – везде он имеет деловой интерес.
– Но Доннер чрезвычайно удачливый бизнесмен, уважаемый в обществе человек, – Шавасс покачал головой. – Чего он добивается? Это бессмысленно.
– Как и с делом Гордона Лонгсдейла поначалу.
– Но Лонгсдейл был русский, профессиональный разведчик.
– Который на самом деле был канадцем. Даже сейчас его настоящее имя не известно.
– Вы думаете, Доннер – это еще один Лонгсдейл?
– Не уверен, – ответил Мэллори, – но возможно. Вот и все, что мы знаем на сегодняшний день. Родители Доннера были австрийцами. Он родился в Вене в 1916-м, когда его отец сражался на итальянском фронте. После войны жить было трудно, и когда его отец получил небольшое наследство, они уехали в Австралию. Это было в 1925 году.
– Как они попали в такое место, как Рам Джангл?
– Подобно многим до него, отец Доннера пошел по кривой дорожке. На оставшиеся от наследства деньги он купил процветающее, как он считал, племенное хозяйство. Приехав на место, они увидели там грязную дыру в глуши, разрушенную лачугу и несколько изголодавшихся коров. Миссис Доннер не вынесла такой жизни и умерла в 1930 году.
– Когда парню было около четырнадцати?
– Да. Они с отцом протянули еще с год, потом продали все за семьдесят пять фунтов и уехали.
– Куда, в Сидней?
– Когда начиналась великая депрессия? – Мэллори отрицательно покачал головой. – Они выбрали Аутбэк, следуя австралийской традиции, как и тысяча других. Отец Доннера умер в 1933 году в местечке Клэй Кроссинг. Мы знаем это из свидетельства о смерти.
– И Максу было уже семнадцать?
Мэллори кивнул.
– С тех пор он был предоставлен сам себе. Еще один бродяга появился в Аутбэке, когда половина населения страны была безработной. Он завербовался в армию в Калгурли на второй день войны.
– И вы не знаете, что произошло в этот период?
Мэллори покачал головой.
– Со дня смерти его отца в Клэй Кроссинг в 1933-м и до поступления в армию в 1939-м большой пробел, который мне не нравится.
– И чем все кончилось? Чем он занялся в конце концов?
– Беда в том, что я не знаю, а только догадываюсь. Последние пару лет мы постоянно теряем людей вроде Симмонса. Не все такого ранга, но достаточно значительные. Секретные агенты, занятые разбором информации, шифровальщики и тому подобное. Всего тридцать восемь человек.
– Слишком много, – заметил Шавасс. – Только очень сильная организация может позволить себе такие потери.
– К тому же та, которая не проигрывает. Это действительно важная информация, Пол, и дважды за последнее время мы чуть было не поймали крупную рыбу. Но всякий раз она исчезала, словно призрак.
– Многовато, – сказал Шавасс.
– Добавьте еще одиннадцать несчастных, которые, перебежав в Англию, попросили политического убежища и получили его, после чего исчезли. А потом появились, но за границей.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Практически на этой неделе мы потеряли еще одного. Эксперт по ракетам Борис Суворин. Даже наши американские друзья не знают, что он работал на нас.
– Думаете, за всем этим стоит Доннер?
– Я в этом уверен. Он слишком часто появляется на горизонте, на мой взгляд.
– Нельзя ли его привлечь к ответственности?
– На каком основании?
– Предъявление чека, по которому Раневский получил деньги. Сойдет для начала?
– Ни малейшего шанса, – Мэллори покачал головой. – Все зависит от свидетельских показаний клерка, который сказал, что чек, оплаченный Раневским, принадлежал Доннеру. Он и десяти минут не продержится у свидетельской стойки, если его прижать как следует. Все остальное – это только предположения и догадки.
– Но вы-то им поверили?
– Уверен больше, чем когда-либо.
– Так что вы предпринимаете в связи с этим?
Мэллори опять попытался раскурить трубку.
– Вы хорошо знаете северо-западную Шотландию и Гебриды?
– Когда мне было шестнадцать, я ездил туда побродить в горах, и все. А что?
