— Скорее всего, ничего, насколько я знаю, — засмеялся я; вероятность того, что она проболтается Мардж насчет шубы, составляла пятьдесят процентов. — Есть вести от Бреда?
— Утром пришло письмо. Его простуда не прошла, он проведет в постели несколько дней. Я беспокоюсь.
— Не волнуйся, детка. Он поправится.
— Но если Бред в постели, значит, он серьезно болен.
Ты его знаешь.
— Возможно, он просто отлынивает от занятий.
— Но...
— Пустяки, детка. Не тревожься. Завтра увидимся.
— О'кей, Бред. Приезжай поскорее. Я соскучилась.
— Я тоже, детка. Пока.
Положив трубку, я добавил виски и лед в мой бокал, потом закинул ноги на диван. Меня охватило странное чувство. Что-то со мной было не так, но я не стал копаться в себе. Меня могла бы мучить старуха Совесть, но, похоже, я ее сейчас вовсе не интересовал. Возможно, секретарша Мэтта Брэйди ошиблась, и я ничем не отличаюсь от других мужчин. А может, я был прирожденным лгуном, правда, способным одновременно иметь дело лишь с одной дамой Или пришел к этому слишком поздно. Не знаю.
Элейн. Ее имя всплыло в моем сознании, и я улыбнулся. Ни одна женщина не была в такой степени создана для любви, как она. Все в ней вызывало восхищение, приводило в восторг — глаза, фигура, походка. Я сделал еще один глоток, закрыл глаза и увидел Элейн. Я словно выключил свет, чтобы заснуть. И это случилось.
Во сне она предстала передо мной маленькой девочкой, которая жила в Саттон-Плейс. Я вспомнил, как ходил из нашей квартиры на Третьей авеню, под железнодорожным мостом, смотреть на нее. Она была потрясающе хорошенькой, с длинными золотистыми волосами, и постоянно находилась под присмотром гувернантки в тщательно отутюженном платье.
Девочка ни разу не посмотрела на меня до тех пор, пока ее красно-синий мяч не откатился ко мне. Я поднял его и застенчиво отнес моей пассии.
Она молча взяла мяч, словно принести его ей было моей обязанностью, потом отвернулась. Но воспитательница велела девочке поблагодарить меня. Я услышал голос, напоминавший перезвон колокольчиков.
— Merci, — сказала девочка.
Я уставился на нее, затем помчался домой, взлетел по лестнице и спросил мать, что означает это слово.
— Кажется, по-французски это значит «спасибо», — ответила мать.
Я почувствовал руку на моем плече и проснулся.
Элейн улыбалась, глядя на меня.
— Опять напился, — сказала она.
Усмехнувшись, я привлек ее к себе и поцеловал в губы. Нам было так хорошо вдвоем. Спустя мгновение она освободилась.
— Эй! — воскликнула Элейн. — За что ты пил?
— За любовь, — ответил я.
Она улыбнулась и поцеловала меня. Окружающий мир исчез; я вернулся на землю, согретый излучением, исходившим от Элейн.
— Merci, — сказал я.
Глава 14
Аэропорт встречал нас огнями. Самолет коснулся бетонной полосы — сначала легко, как бы проверяя ее прочность, затем более основательно. Мы оказались среди множества светящихся фонариков.
— По-прежнему считаю, что это глупо, — повернувшись к Элейн, сказал я.
Она оторвала взгляд от иллюминатора.
— Не глупее, чем твой сегодняшний отказ пойти вечером к дяде Мэтту, — произнесла Элейн. — Ты мог с ним как-то договориться.
Испытывая раздражение, я рассказал ей обо всем, кроме установленной за мной слежки. Не стоило волновать Элейн.
— Не хочу работать на него. Мне нравится иметь собственную фирму.
Самолет покатился к месту стоянки, и я отстегнул ремень. Потом помог Элейн сделать то же самое.
— Я уверена, что выход существовал, — упрямо заявила она. — Я могла пойти с тобой и помочь. Но ты из самолюбия не захотел воспользоваться нашим знакомством.
Я рассердился еще сильнее, не имея возможности объяснить Элейн истинную причину, по которой я не осмелился пойти с ней на обед к Мэтту. После того рапорта ему достаточно было бросить один взгляд на племянницу, чтобы все понять. А тогда мне конец. Я подождал, когда она встанет.
— Тебе следовало хотя бы позвонить и сказать ему, что не можешь прийти.
Еле сдерживая себя, я сказал:
— Мне плевать, что он подумает.
Мы прошли к трапу. Подхватив наши чемоданы, я зашагал с хмурым видом к стоянке такси.
Внезапно она рассмеялась. Повернувшись, я удивленно посмотрел на нее.
— Над чем ты смеешься? — спросил я.
— Над тобой, — улыбнулась Элейн. — Ты похож сейчас на маленького мальчика, у которого ничего не получается.
Мне пришлось улыбнуться. Она была права. У меня все шло наперекосяк с того момента, как я сообщил Элейн о том, что решил не идти на обед к ее дяде. Затем я предложил провести ночь в Питтсбурге, а она настояла на нашем возвращении в Нью-Йорк. Мы успели сесть на девятичасовой самолет и весь рейс проспорили о том, следовало мне отправляться к Брэйди или нет.
— Так-то лучше, — заметила она. — Это — первая улыбка, которую я увидела на твоем лице за сегодняшний вечер. Если ты намерен завтра утром пойти в свой офис, тебе надо быть свежим, а не утомленным перелетом. Мы гораздо лучше отдохнем у меня в «Тауэрс».
— О'кей, — проворчал я, махнув рукой таксисту.
Автомобиль остановился возле нас. Открыв дверь, я положил чемоданы в салон, затем вслед за Элейн устроился на сиденье.
— К «Тауэрс», шеф, — попросил я.
Откинувшись назад, я зажег сигарету и услышал голос таксиста:
— Ну и ну, Бернард. Не узнал машину своего отца!
— Папа!
В дрожащем свете спички я увидел усмешку на его лице. Он включил передачу и обогнул бордюр, выруливая на шоссе.
— Ради бога, папа! — вырвалось у меня. — Смотри на дорогу!
Он горестно покачал головой.
— Печальный вечер.
Я услышал нечто похожее на смех.
— Когда ты был мальчишкой, ты узнавал мою машину за шесть кварталов, а сейчас...
— Довольно, папа.
Я засмеялся.
— Я узнавал тебя не по машине, а по твоему сумасшедшему стилю езды. Когда-нибудь ты поплатишься за него.
Он остановился перед светофором и посмотрел в зеркало заднего вида.
— Днем я говорил с Мардж. Она сообщила мне, что ты в Питтсбурге, у тебя там важные дела, вернешься сегодня вечером или завтра.
Я увидел, как он скользнул взглядом по Элейн. Я мысленно улыбнулся; автомобиль тронулся. Папа — настоящий таксист. Он всегда готов предполагать о людях худшее. Я обнаружил, что для меня он не делает
