сверху вниз и вспомнить – заставить ее вспомнить все, чем они были друг для друга, что делали друг для друга и друг с другом тогда, пять лет назад.
Он заметил в ее глазах попытку отвергнуть его и поборол ее жадным поцелуем.
Теперь ей от него не увернуться, он этого не допустит. Схватив ее за запястья он поднял ее руки над головой. Если бы она прикоснулась к нему, он бы загорелся, как бикфордов шнур. Но он хотел вначале убедиться в том, что она испытывает все те чувства, которые он дарит ей сейчас.
Она завертелась, пытаясь высвободиться из его объятий, сердце ее подступило к горлу и билось, словно барабан в пустом пространстве. Он дошел губами до того места, где находится сердце, начиная тем самым раскрытие всех тайн, которые помнил.
Сколько раз он мечтал об этом моменте, в скольких комнатах, в скольких местах! Но то, что он чувствовал сейчас, не могло сравниться ни с какими мечтами. Ее привкус, пробившийся к нему, был подобен пиру после нескольких лет голода. Он понял, что ни сейчас и никогда больше не будет себе в ней отказывать.
Она не боролась с приливом чувств. Не могла. Он возвращал ей все, некогда отобранное, и даже больше Она уже почти разучилась страстно желать и никогда по-настоящему не понимала, что значит забыть обо всякой воле. После столь долгого воздержания казалось так просто, так естественно отдаться чувствам. С каждым слиянием их губ она испытывала шок от воспоминаний и дрожала перед неизвестностью.
Его кровь вскипела, когда он услышал свое имя, сорвавшееся с ее уст. Каждый вздох, каждый стон отдавался ударом в его чреслах. Желая большего, он отпустил ее руки и разорвал на ней одежду. Он застонал от восторга, когда она предстала перед ним во всей ослепительной наготе.
– Торопись, – повторила она, разорвав на нем рубаху в желании слиться в объятиях. Все внутри накалилось до предела. Она хотела иметь его в себе, и только тогда вспыхнуть. Она хотела, чтобы он поддерживал этот огонь желания.
Ему хотелось наслаждаться ею, пожирать ее. Жадно глотая воздух, он с трудом расстегнул джинсы. Она нетерпеливо хватала его руками. Ее поцелуи, словно удары молнии, били его по плечам и груди.
Он вошел в нее. При первом же торопливом сокращении ее захлестнул целый фонтан неведомых доселе и не имеющих названия ощущений. Ее тело прогнулось и завибрировало, как струна. Воздух вырвался из ее легких с криком, обозначившим одновременно боль и победу.
Затем она обвилась вокруг него. Ее ноги были мягкими как щелк и твердыми как сталь. Почти обезумев от счастья, он вонзался в нее еще и еще, до тех пор, пока не достиг своего блаженства, а возможно, и освобождения.
Он замер, распластавшись, на месте, не в силах оторваться от нее. Он чувствовал, что она слишком долго молчит. Если бы все было как раньше, она бы лениво погладила его рукой по спине, вздохнула, прижалась бы к нему, шепнула бы что-нибудь такое, от чего он бы засмеялся.
Но не было ничего, кроме этого долгого молчания. Это испугало его и уже начинало выводить из себя.
– А не жалеешь ли ты, что это произошло? – властным движением он запустил руку в ее волосы и, не давая ей пошевельнуться, откинулся, чтобы взглянуть на нее. – Себя, может, ты в этом и убедишь, но меня не сможешь.
– Я разве сказала, что жалею? – трудно было сохранять спокойствие, когда нарушается привычный ход жизни. – Я знала, что это произойдет. Я это поняла в тот момент, когда вошла в свою уборную и увидела тебя там, – она изобразила нечто вроде пожатия плечами. – Я часто совершаю ошибки и не жалею о них.
Его глаза заблестели, и он откатился от нее.
– Знаешь куда ударить. Всегда знала.
– Это не ответный удар, – она решила подойти к проблеме с практической стороны. – Мне понравилось заниматься любовью с тобой. У нас всегда хорошо получалось в постели.
Он схватил ее за руку прежде, чем она успела дотянуться до свитера.
– У нас все всегда хорошо получалось.
– Получалось, – осторожно согласилась она. – Скажу тебе честно, Каллахан. Я не уделяла много времени таким вещам с тех пор, как ты ушел.
Он не мог сдержаться. Его это раздулось, как воздушный шар.
– Что, правда?
Она не могла понять, как может один мужчина одновременно разгневать, возбудить и развеселить женщину.
– Не смотри так самодовольно. Это был мой выбор. Я была занята.
– Должен признаться, – он лениво провел пальцем по ее груди, – что ты была единственной, кого я испортил.
– Я хочу сказать, – она шлепнула его по руке, отодвинув ее прежде, чем прикосновение растворило бы остатки гордости. – Ты поймал меня в… – «уязвимый» было не совсем подходящее слово, – взрывоопасный момент. Мне кажется, всякий, кто поднес бы в тот момент спичку, зажег бы меня.
– Если об этом речь, то ты, должно быть, уже вся выгорела.
У него всегда была быстрая реакция. Ей не стоило удивляться тому, что она опять лежала на спине, а он тем временем доказывал с помощью рук, что огонь можно извлечь даже из потухших угольков.
– Это просто секс, – выдохнула она.
– Естественно, – он коснулся влажным телом ложбинки между грудями, – так же красное дерево – это просто древесина, – он сжал зубами ее соски, заставив ее вонзить ногти в спину, – а брильянт – это просто камень.
Ей хотелось смеяться. Ей захотелось кричать.
– Заткнись, Каллахан!
– С удовольствием, – он приподнял ее, взяв за талию, и с восторгом вошел в нее.
Она не считала себя выгоревшей. Скорее, вычерпанной до конца. Тело ее, казалось, уже ни на что не могло реагировать. Когда ей удалось, наконец, открыть глаза, уже розовели сумерки. Приводя в порядок мысли, она впервые оглядела комнату.
Там не было ничего, кроме кровати, на которой они раскинулись, и огромного платяного шкафа из красного дерева, если не считать одежду, разбросанную на ничем не покрытом полу, висящую на дверной ручке и сваленную в кучи в углах.
Как похоже на него, подумала она. Как похоже на него и то, что он подвинулся, чтобы она смогла столь естественно обвиться вокруг него. Сколько раз лежали они так ночами. Было время, когда она, спокойная и довольная, сразу погружалась в сон.
Но сейчас они были совершенно разные люди.
Она привстала. Он обхватил ее рукой.
– Люк, это ничего не меняет.
Он открыл один глаз.
– Крошка, если ты хочешь, чтобы я доказал свои способности, то я буду безмерно рад. Дай мне только две минуты.
– Все, что мы доказали, так это то, что мы пока еще умеем тереться друг об друга, – гнев ее почти пропал, сменившись печалью, которая стала еще сильнее. – Нет нужды… Это еще что такое? – она повернулась, чтобы посмотреть на заднюю сторону его плеча.
– Татуировка. Ты что, никогда татуировки не видела?
– За всю жизнь всего несколько раз, – она сложила губы трубочкой, изучая татуировку в тускнеющем свете. Над тем местом, где начинались шрамы его юности, красовался разукрашенный волк с раскрытой пастью. Она не знала, что лучше – засмеяться или заплакать, и выбрала первое.
– Бог ты мой, Каллахан, ты что спятил, что ли? Он пришел в замешательство.
– Татуировка в моде.
– Ах, ну конечно, ты же у нас стильный мужчина. Но какого черта ты дал кому-то себя уродовать… – она оборвала, смутившись. – Извини.
