Она успела рассказать Таечке про Кешу всё-всё. И они вместе спели ещё два раза: 'Ох! Развяжите мои крылья, дайте вволю полетать...' И поплакали снова. Из-за того, что рыжий Кочкин умер по своей бесшабашности, от бесстрашия, а ему бы жить да жить. Что Кеша уехал, как ненормальный, а ведь мог бы настоять на своём и остаться. Потом плакали, как он намыкается в городе. А потом - в надежде, что и он вернётся, и Таечкин муж вернётся по-хорошему: не беглым, а амнистированным, потому что кончится власть всех изменников народа сразу и навечно! И представляли вдвоём, как они подружатся все, и как у них в домах будет хорошо.
- Это что же я так наревелася! - шла и ругала себя Бронислава. - Дура. Вот уж дура.
Но на душе у Брониславы было хорошо и чисто, будто душа её была выстирана теперь до синей белизны и принесена с мороза в тепло. И вся её недолгая жизнь с Кешей представлялась ей чем-то вроде интересной книги - будто это не она жила, а кто-то другой, и вот теперь Бронислава с интересом ждала, что же в этой книге будет дальше.
Она остановилась, отёрла рукавом лицо, высморкалась и глубоко вздохнула. В груди жёстко закололо от холода. Бронислава посмотрела вверх - небо светилось глубокой, темнеющей синевой. И оконные наличники по всей улице были ярко-синие - в прошлом году в хозяйственный завезли одну только, синюю, краску, зато много. Стволы высоких деревьев вдоль дороги неровно освещало скупое морозное солнце, стоящее низко над домами. И крошечная синица на ближайшей ольхе без устали выводила 'звень-звень-звень'.
- Поёт милая как! И охота ей, на морозе-то, - улыбнулась Бронислава.
И пошла, оборачиваясь и отыскивая глазами синицу.
С Брониславой здоровались встречные:
- Доброго здоровьица. Доброго здоровьица.
Она отвечала каждому с поклоном:
- И вам не хворать. И вам не хворать.
И понимала, что она, Бронислава, напротив них всех самая необыкновенная.
- Куда это ты закатилась? - крикнула она закутанной, озабоченной Зинаиде, семенящей навстречу с мешком, засунутым в авоську.
- Семечки выкинули! - тяжело дыша, сообщила Зина. - В кооперативном. Незнай, заперли уж магазин-то, или успею? Ты погляди-ка, у меня горе-то какое...
Она захныкала и ткнула себе пальцем в красный заплывший глаз.
- Видать, как настиралася, да как на мороз выскочила, так меня и прохватило, - жаловалась Зина.
- Это, Зинка, я тебе посадила! За твой язык! - засмеялась Бронислава и пошла дальше.
Шагов через пять она ойкнула от испуга, вспомнив тут же про битые горшки и про то, что кто так говорит, тот остаётся навсегда - с пустотой.
- Всё! В последний раз это я, - зареклась она вслух навеки. - Батюшки-светы! Теперь точно не заболтаюся.
Потом навстречу ей попался мальчишка Макаровых. В пальтеце, подпоясанном верёвкой, он тянул за собой санки, однако с пригорка, разбежавшись, проехался на ногах. А санки нагоняли его и весело били по валенкам.
- Здорово, Лёх! Ну как ты? Всё куришь? - весело спросила Бронислава.
- Да уж бросил, - баском сообщил мальчишка, останавливаясь для степенного разговора.
- И давно? - обрадовалась Бронислава.
- Да уж с полгода как! - хмурился он.
- Ну ты даёшь, - с уважением заметила Бронислава. - А кот-то твой где? Рыжий-то?
Мальчишка застыл в глубокой задумчивости. Наконец ответил с неудовольствием:
- Где-где... В библиотеку, наверно, ушёл.
- Ну?! Грамотный, что ль, стал?
- Да его там тётка Аниска для мышей подманила. И для крыс. А то грызут всё, как звери... Там без него давно одна бы труха была! В библиотеке в нашей. Точно!
- Ну, молодец! - сказала Бронислава - и не поняла сама, про кого это она: про мальчишку Макаровых - или про кота.
Но Лёха уже разогнался вместе с санками и шлёпнулся на них животом, стремительно скатываясь с пригорка. Лёгкая снежная пыль взвилась за ним, выправляющим путь то одной свешенной ногой, а то другой.
Потом Бронислава поравнялась со скрюченной баушкой Летуновой, опёршейся на посох острым подбородком и зачарованно глядящей куда-то вдаль.
- В землю растёшь, баушка Шур? Сгорбатилася ты как! - повеселила её Бронислава. - А я ведь тебе бумазейки приготовила. На милостинку. Чтоб ты за маманю нашу помолилася. И за меня: Агафию!.. Ты чего, баб Шур, резкость наводишь?
Баба Шура быстро сморгнула и будто очнулась в своём длинном довоенном пальто из чёрного, почти не порыжевшего, плюша:
- Да вон, вроде, ларёк городской опять горит, - указала она посохом. - Сильней, гляди-ка, чем в прошлый раз!
- А-а-а... Подсушивается он, конечно, от пожара к пожару, - не удивилась Бронислава, прослеживая путь лёхиных санок.
Две тонкие полосы причудливо вились от самого пылающего ларька.
- Ну, всё равно ему здесь не стоять, ларьку этому. Чему не быть, того не жалко. Ох, прохлаждаюсь я нынче, баб Шур, а у самой...
Но старуха уже влезала на брёвна, опасно пошатываясь, и заглядывала через забор в чужой двор, держа клюку на весу.
- Гляди-ка, и эти строится хотят, - сказала она Брониславе. - Тёс-то какой свалили! Хороший, жёлтый как воск. Не лежалый тёс... А я думаю, чтой-то возле двора опилками да корой, вон, насорено? И деревом свежим на всю улицу пахнет... Привезли, значит. Запасаются.
- Привезли! - кивнула ей Бронислава. - Ох, не выспалася я... Как внучек ваш конопатенький? Который на нашей яблоне прошлым летом на штанах-то своих повис?
Баба Шура, кряхтя, слезала с брёвен и приговаривала недовольно:
- Пирожки с капустой больно любит. Конопатый наш.
И ворчала, уходя, держась за поясницу:
- Пирожки-то ест, а задачки-то - не решает... Дождётся он берёзовой каши, внучек этот. От отца от своего. Обсыпятся тогда, небось, конопушки все... А ты неси, бумазейку-то! - обернулась она, грозя клюкой. - Неси, пока не забыла. А то сунешь её молельщице какой никудышной. И будет она тебе над писаньем носом клевать, курица. Разве сквозь зевоту молятся?!. А бумазейку - возьмёт!..
В домах включали свет, задёргивали шторы. Бронислава шла и кивала кой-кому сквозь стёкла:
- Доброго здоровьица.
Она оглянулась на шум мотора. Приближался самосвал, синий, и по всей видимости - Сашки Летунова.
Бронислава встала поперёк дороги и подняла обе руки вверх. Шофёр резко затормозил, открыл дверцу и заматерился:
- Что? Жить надоело?
- Батюшки-светы! Ни капельки.
Бронислава обозналась: машина была не Сашкина. Она влезла в кабину и расположилась поудобней.
- ...Далёко тебе? Ехать-то? - гаркнул сердитый пожилой шофёр.
- Домой отвези! - весело и громко, как глухому, сказала Бронислава. - Намёрзлася я!
- Из Буяна в Буян, что ль?
- А куда ж ещё?
- Хох, какая! - недовольно засмеялся шофёр, нажимая на газ. - Ну, тогда ты дорогу показывай.
- Езжай давай, не разговаривай!.. Вперёд езжай. Напрямки рули!.. Я скажу, где... За мостом остановишь.
