нахлестами простор, а за ним – безмятежной дугой – горизонт. Здесь, на обрыве, и стоял дом.
– Твой отек сказал бы: «Стоит в приятном месте этот замок» [3], – заметил Джон.
– Что ж, и вправду так.
Небольшое каменное строение это поставили па самом краю обрыва лет сто назад для защиты от вражеских нашествий, а в годы мира превратили в жилой дом; в нынешнюю войну адмиралтейство снова пустило его в дело – устроило здесь пункт связи, а теперь ему вновь предстояло стать мирным жилищем. Обрывки ржавой проволоки, мачта, бетонный фундамент давали представление о прежних хозяевах.
Джон и Элизабет внесли свои вещи в дом и расплатились с таксистом.
– Каждое утро из деревни приходит женщина. Я сказала, что сегодня вечером она нам не понадобится. Она оставила керосин для ламп. И – вот молодец – зажгла камин и припасла дров. Да, а что нам подарил отец, взгляни-ка. Я обещала не говорить тебе, пока не приедем на место. Бутылка виски. Правда, мило с его стороны? Он три месяца копил свой паек…
Так оживленно болтала Элизабет, разбирая багаж.
– У нас здесь у каждого будет своя спальня. Эта комната единственная сойдет за гостиную, зато есть кабинет – на случай, если тебе захочется поработать. По-моему, нам здесь будет вполне удобно…
В гостиной было два просторных «фонаря», стеклянные двери из них выходили на балкон, повисший над морем. Джон растворил одну дверь, и в комнату ворвался морской ветер. Джон вышел на балкон, глубоко вздохнул и вдруг сказал:
– Э, да здесь опасно.
В одном месте, между двух дверей, в чугунных перилах зиял провал и каменный край балкона ничем не был огражден. Джон озадаченно посмотрел на пролом, на пенящиеся внизу среди камней волны. Неправильный многогранник памяти неуверенно повернулся было и замер.
Он уже побывал здесь несколько недель назад – на галерее маяка в том быстро забывшемся фильме. Вот так же стоял и смотрел вниз. Так же кишели, накатывались на камни волны, разбивались фонтанами брызг и отступали. И тот же грохот и тот же пролом в чугунной ограде, и пропасть под ногами.
Элизабет все что-то говорила там, в комнате, ветер и мор» заглушали ее голос. Джон вернулся в комнату, закрыл и запер балконную дверь. В наступившей тишине услышал:
– …только на прошлой неделе взял со склада мебель. И попросил эту женщину, которая приходит из деревни, все как-нибудь расставить. А у нее, я вижу, довольно странные представления. Ты только погляди, куда оно засунула…
– Как, ты сказала, называется этот дом?
– Форт Доброй Надежды.
– Хорошее название.
Вечером Джон пил виски своего тестя, курил трубку и строил планы. Прежде он был хороший тактик. Он мысленно не спеша оценивал обстановку. Цель: убийство.
Наконец они поднялись – пора было идти спать.
– Ты взяла с собой таблетки?
– Да, неначатую трубочку. Но сегодня они мне, конечно, не понадобятся.
– Мне тоже, – сказал Джон, – здесь замечательный воздух. В последующие дни он обдумывал тактическую задачу. Она
была очень проста. «План операции» у него уже есть. Он пользовался сейчас словами и формулами, к которым привык в армии. «…Возможные варианты действий противника… внезапность… закрепление успеха». «План операции» образцовый. С первых же дней Джон начал приводить его в исполнение.
Его уже знали в деревне, он постепенно завязывал знакомства. Элизабет – друг хозяина дома, сам он – герой, только что вернулся из армии и все еще не освоился сызнова со штатской жизнью.
– Впервые за шесть лет отдыхаем с женой вместе, – сказал он в гольф-клубе, а в баре даже немного разоткровенничался: намекнул, что они подумывают наверстать упущенное и завести ребенка.
В другой раз вечером он заговорил о том, как трудно всем далась война – гражданским приходилось еще трудней, чем военным. Взять, к примеру, его жену – перенесла все бомбежки, весь день на работе, а ночью бомбы. Ей бы надо было сразу уехать, одной, и надолго: у нее нервы расстроены – ничего серьезного, но, сказать по правде, его это порядком беспокоит. В Лондоне он раза два видел – жена встает во сне и ходит, как лунатик. Оказалось, его собеседникам такие случаи известны – серьезно беспокоиться тут не о чем, просто надо присматривать, как бы это не переросло во что похуже. А у доктора она была?
Нет еще, отвечал Джон. Она ведь сама про это и не знает. Он ее не будил, просто укладывал в постель. Может, морской воздух пойдет ей на пользу. Да она уже вроде чувствует себя много лучше. Если, когда они вернутся домой, с ней опять начнется что-нибудь такое, у него есть на примете очень хороший специалист.
Гольф-клуб всячески ему сочувствовал. Джон спросил, есть ли тут поблизости хороший врач. Да, старик Маккензи доктор что надо, сказали ему, даром пропадает в деревне, отсталым его никак не назовешь. Читает самоновейшие книжки, психологию и всякое такое. Прямо понять нельзя, отчего Мак не стал каким- нибудь крупным специалистом, светилом.
– Пожалуй, надо сходить к этому Маку посоветоваться, – сказал Джон.
– Правильно. Лучше него вам никого не найти.
Отпуск у Элизабет был всего две недели. Когда до отъезда оставалось три дня, Джон отправился к доктору Маккензи. В комнате, которая скорее напоминала кабинет адвоката, а ее врача – темной, прокуренной, с книжными полками по стенам, – его принял седой добродушный холостяк.
Сидя в старом кожаном кресле, Джон рассказал ему ту же историю, что в гольф-клубе, только на сей
