снимет мне голову с плеч.
Но они настаивали с таким жаром, что я готов был сдаться. Ганна великолепно использовала слабости моей обороны, взывая к моему чувству долга и цитируя старинную армейскую поговорку о том, что настоящий солдат должен уметь в случае необходимости нарушить полученный приказ. В конце концов я уступил, хотя и неохотно. Начальника аэродрома мы решили взять на пушку, сказав, что министерство разрешило нам продолжить испытания.
Когда на следующий день за Ганной закрылся прозрачный купол, мне показалось, что мое сердце не выдержит. Но на этот раз все шло как по маслу. Как только «V-1» отделилась от самолета-носителя, Ганна сделала несколько кокетливых виражей и на бешеной скорости зашла на посадочную полосу. Я почувствовал, как холодный пот бежит вдоль позвоночника — машина коснулась земли, и больше уже ничего невозможно было разглядеть за облаком пыли, прокатившимся до конца посадочной. Мы бросились вперед, и, когда подбежали к самолету, к нам на руки соскочила улыбающаяся, сияющая Ганна.
— Это и впрямь сногсшибательно! — Она явно была довольна.
Потом настал черед обоих наших инженеров опробовать собственное детище. Все трое, в сумме, сделали двадцать вылетов и двадцать раз приземлились, даже не оцарапавшись! Никто больше не сомневался — и идея, и ее воплощение были безупречны.
Маршал авиации Мильх побледнел как полотно, слушая вечером мой рапорт.
— Благодарите судьбу за то, что вас не поставили к стенке! — объявил он в конце концов трагическим тоном. По счастью, его мрачное замечание не стало пророчеством.
Я добился от него разрешения продолжить наши труды и начать обучение пилотов. На следующий день в наших мастерских закипела работа. Для начала нужно было сделать еще несколько образцов для испытаний, затем — двухместные модели для курсов пилотажа и только потом приступить к выпуску боевых машин. Тем временем я подобрал из своих ребят человек тридцать опытных пилотов и еще шестьдесят добровольцев предоставила нам Люфтваффе — они должны были явиться со дня на день. Мы наконец могли работать в полную силу.
Я запросил у службы снабжения министерства военной авиации по пять кубометров топлива для каждого пилота. Увы, это последнее препятствие оказалось самым трудным. Проходила неделя за неделей, мы получили сначала десять кубометров горючего, потом еще пятнадцать, но заказы наши так и не были выполнены. Я стоптал каблуки, бегая по бесконечным приемным, но получал лишь туманные обещания либо откровенные отказы. Осенью 1944 года я бросил свою безумную затею. Увы, наши конструкторские разработки и тактические расчеты оказались напрасными. Мы надеялись довести «V-1» до ума — она погибла на свалке неосуществленных идей. По крайней мере со мной остались ребята — добровольцы из Люфтваффе, и я должен сказать, что они хоть и были «нелетным составом», но исполняли свои обязанности до конца.
Когда началась зима, мне довелось еще раз не то чтобы заниматься самими «V-1», а, скорее, обсуждать возможности, которые открыло бы их применение. Я был вызван в штаб-квартиру Гиммлера, чтобы уточнить некоторые детали нашей деятельности в ходе предстоящего наступления в Арденнах, а также доложить о работах в области секретного оружия. Когда я упомянул о возможности запуска «V-1» с подводных лодок — мы занимались этим в последнее время, — Гиммлер вдруг встал и, подойдя к огромной карте мира, висевшей возле его рабочего стола, стал внимательно изучать ее.
— Стало быть, мы могли бы разгромить Нью-Йорк нашими ракетами? — осведомился он.
— Несомненно, по крайней мере теоретически. Если наши инженеры смогут создать пусковую установку, которую легко, а главное, быстро можно было бы разместить на борту базовой субмарины…
Гиммлер, порывистый, как всегда, прервал меня на половине фразы:
— Я тотчас же доложу от этом фюреру и гросс-адмиралу Деницу; необходимо как можно скорее подготовить бомбардировку Нью-Йорка нашими «V-1». Что касается вас, Скорцени, я прошу вас всеми силами ускорить работу технических служб, чтобы размещение «V-1» на подводных лодках было произведено максимально быстро.
Сказать по правде, я отнюдь не разделял такого энтузиазма. Рейхсфюрер СС, по моему мнению, не вполне ясно отдавал себе отчет в истинном положении вещей. С другой стороны, меня интересовало, что думают на сей счет министр Кальтенбруннер и мой бывший шеф Шелленберг, ставший после опалы адмирала Канариса главным хозяином всех специальных подразделений Германии, — оба они присутствовали при нашей беседе. Но первый упорно отмалчивался, а второй лишь одобрительно кивал, причем не только когда Гиммлер мог его видеть, но и когда тот поворачивался к нему спиной. Я знал, что он никогда не рискует высказывать твердое мнение, не ознакомившись с точкой зрения своего босса. Он скромно называл этот недостаток решительности «дипломатичностью», зато был застрахован от ошибок. Что ж, тем хуже; если эти господа боятся себя скомпрометировать, придется мне рубить сплеча:
— Считаю своим долгом обратить ваше внимание, рейхсфюрер, на пока еще неудовлетворительную точность наведения «V-1». Как вам известно, положение управляющих рулей устанавливается непосредственно перед пуском и изменение курса в процессе полета невозможно. Сейчас вероятный разброс составляет около восьми километров, то есть снаряд должен упасть в пределах этой окружности. Радиус увеличивается еще больше, если «V-1» запускается с самолета-носителя, типа «Хейнкеля-111», который мы применяем, например, для бомбардировки Англии с наших авиабаз в Голландии. Разброс, несомненно, станет на порядок больше, когда мы будем использовать подводные лодки: мало того, что пока невозможно определить точные координаты в ночном море или при плохой видимости, — сюда добавятся еще килевая и бортовая качка, а самое незначительное отклонение при запуске, вызванное малейшим движением корабля, сильно изменит точность попадания. Короче говоря, у нас пока нет уверенности, что ракеты достигнут цели, даже если мишенью будет служить огромный город.
Молчание Гиммлера придало мне новые силы, и я продолжил:
— Но это еще не все. Военная авиация не в силах обеспечить воздушное прикрытие наших кораблей в районе запуска. По нашим сведениям, охрана западных подступов к побережью Штатов организована весьма умело. Американцы используют воздушное патрулирование и плотную сеть радаров.
Гиммлер, кажется, уже не слушал меня, увлекшись какими-то своими размышлениями; он вдруг остановился передо мною.
— Мне думается, — заметил он, — что вот, наконец, у нас появилась новая возможность или, лучше сказать, счастливый случай решительным образом повлиять на ход войны. Настала теперь очередь Америки на своей шкуре испытать все прелести бомбардировки. До настоящего времени Соединенные Штаты считали себя недосягаемыми для атак — еще бы, они ведь находятся вдали от полей сражений. Шок, который вызовет налет на Нью-Йорк, мгновенно сломит моральный дух американцев. Эти люди не вынесут вида падающих бомб. Я всегда считал, что Америка не способна выдержать прямого удара, особенно столь неожиданного.
Не знаю, что по этому поводу думали остальные, что же касается меня, я склонен был смотреть на вещи скептически. Я не возражал против самой идеи воздушной бомбардировки американцев, тем более что беспрерывные налеты на наши города и растущее число наших разрушений и смертей легко оправдали бы в моих глазах подобные меры. Но я опасался, как бы психологический эффект от применения «V-1» не оказался диаметрально противоположным тому, на который рассчитывал Гиммлер. Поскольку остальные явно не торопились высказаться, я снова бросился в омут вниз головой:
— Рейсхфюрер, я имею основания полагать, что результат подобной операции будет иным. В основу своей пропаганды американское правительство положило лозунг: «Германия угрожает нашей безопасности». После залпа «V-1» по Нью-Йорку американцы почувствуют, что это и впрямь не пустые слова. Помимо всего прочего, в их жилах слишком велик процент англосаксонской крови. Что касается англичан, то мы с вами имели случаи убедиться, что в момент опасности их жизнестойкость становится просто пугающей.
Видя, что Гиммлер внимательно слушает, я продолжал более уверенно:
— Мы, без сомнения, могли бы подвергнуть моральный дух американцев серьезнейшему испытанию, но только в том случае, если бы нам удалось выпустить несколько ракет в совершенно определенные точки. Мне кажется, что задача наша должна быть следующей. Нужно, чтобы в условленный день и час, заранее объявленный по германскому радио, «V-1» сровняли с землей какой-нибудь из нью-йоркских небоскребов, какой — это тоже должно быть известно всем. Тогда ущерб действительно будет двойным — и
