– Я потеряла его.
– Выкидыш?
– Нет. – Алисия поежилась, удивляясь, как еще умудряется говорить, как все еще не видит перед глазами Алекси, как его образ еще не заполнил все ее мысли. – Я родила его, любила его, растила. И брала его с собой на работу. У него был день рождения. А потом…
– Что потом, Алисия? – Кристос вырос у нее перед глазами и в нетерпении потряс се довольно грубо, требуя рассказать остальное.
– Я убила его.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Кристос не мог поверить своим ушам. Он повторял про себя историю снова и снова, не обращая внимания на ее рыдания, на ее страдания, заставляя ее снова и снова пересказывать услышанное.
Он пытался соединить куски ее прошлого вместе. Она убежала с Джереми, когда встретила его в Париже. Они женятся, надеясь, что смогут зарабатывать картинами. Эта часть была понятна. Но остальное…
– Кристос, пожалуйста, не надо больше…
Он видел, что она съежилась на кровати, но не чувствовал к ней ни малейшей жалости.
– Как утонул ребенок? – снова спросил он.
– В воде. В ванной.
– Ты сказала, в тазу.
– Да, в тазу. Он мылся.
– Нет, это не он мылся, а ты мыла его. – Да.
– И что случилось?
– Он утонул. – Как?
– Ты знаешь, как. Кажется, маленький стульчик перевернулся. А, нет, не было стула, я забыла. Кристос, это было так давно.
– Не так уж давно. Пять лет назад. Она закрыла глаза, обняв себя.
– Отпусти меня, – прошептала она, – отпусти меня, отпусти меня.
– Я хочу услышать от тебя правду. Я хочу знать, как ты позволила своему ребенку утонуть.
– Я не могу сказать тебе.
– Можешь. И скажешь. – Он встал около нее, его лицо было перекошено от гнева. – Зазвонил телефон? Кто-то постучал в дверь? Как ты могла забыть про него?
– Прекрати!
– Как ты могла это сделать? Как ты смогла позволить ребенку утонуть?
– Я рисовала! – прокричала она, ее голос был таким высоким, что казалось, стекла сейчас разобьются. – Я рисовала.
– Ты рисовала? – Кристос ошеломленно смотрел на нее.
– Я убила Алекси, потому что должна была закончить работу.
Пришел доктор и родители Кристоса. Алисия, съежившись, лежала на кровати в полутемной комнате, отказываясь есть и включать свет. Она только хотела, чтобы ее оставили одну.
Но голоса, бормотание и восклицания, проникали сквозь закрытые двери: в голосе Кристоса слышалась настойчивость, в голосе его матери – досада и отвращение.
Чуть позже доктор открыл дверь в ее комнату и, не обращая внимания на ее протесты, включил свет и осмотрел ее. Осмотр был довольно коротким: он посветил ей в глаза маленьким фонариком, послушал дыхание, пощупал пульс. В конце концов он спросил, не принимала ли она еще каких-нибудь лекарств, кроме противозачаточных таблеток.
– Нет, – глухо ответила она, желая только его ухода, желая снова оказаться одной.
Но доктор не двигался с места.
– Я так понял, что вы лежали в больнице в Швейцарии. Вам давали какие-то лекарства?
– Сначала, когда меня только положили. Мне давали успокоительное… – Алисия вяло пожала плечами.
Доктор ничего не сказал, и, поворачивая голову, она встретилась с его глазами. Она ожидала увидеть в них безразличие и даже отвращение. Но вместо этого они были полны жалости и сострадания. Ее глаза наполнились слезами, и она попросила его уйти.
– Я думаю, вам следует отдохнуть, – сказал врач.
– Я не хочу спать.
Доктор сел на кровать возле нее:
– Все мы совершаем ошибки.
– Смотря какие ошибки.
