И даже после того, как виноград собран, лозы подрезаны, зима миновала, приходит беспокойство о следующем урожае.
Он обнял ее. Затаив дыхание. Дина прислушивалась, как учащенно бьется его пульс в унисон ее собственному.
— Ты не очень романтичный. Не можешь не думать о винограднике даже в такой момент, — поддразнила она.
— Ревнуешь даже к винограднику? — Он нежно улыбнулся. Его губы почти касались ее губ. — Когда- нибудь, когда ты действительно станешь взрослой, Дина, ты поймешь, что тебе не следовало ревновать. Ты очень много значишь для своего деда и для меня. Тебе не надо было бороться за нашу любовь. Ты ее всегда имела.
— Правда, Морган?
— С первого дня, как я увидел тебя.
— Но все эти годы ты ничего не говорил мне об этом. Ты так много работал.
— Я работал для здоровья. Тебе было всего шестнадцать лет, а я любил тебя, несмотря на твою ненависть. Мне надо было дождаться, пока ты вырастешь.
— Но ты встречался с другими девушками?
— Они не имели для меня значения. Только ты…
Разговор внезапно оборвался.
Трепетная тишина окутала их. Он обхватил ее плечи и прижал к себе ее дрожащее тело. И поцеловал ее губы сначала нежно, а потом со все возрастающей страстью. Ее руки скользили по его плечам, пальцы ерошили его мягкие черные волосы. Дрожа, как испуганный зверек, она отвечала с восторгом на его любовь.
— Ты представить себе не можешь, какие это адские муки любить шестнадцатилетнюю, — шептал он, целуя ее снова и снова. — Ты была самой бессердечной на свете девчонкой.
— Могу себе представить.
Без сомнения, Морган мог бы овладеть ею в первый же день по возвращении домой. Но он хотел продлить эту сладостную прелюдию к полной близости на всю жизнь. Он хотел быть уверен в ее чувствах к нему.
В течение этого золотого времени она продолжала ходить в колледж, а он подолгу работал на винограднике. Надо было отремонтировать и наладить кучу всяких вещей. Кое-что было запущено в отсутствие Моргана, а Брюс был в Сан-Франциско. Несмотря на их занятость, Дина никогда не чувствовала себя такой счастливой, полной ожидания. Она не могла расстаться с Морганом. Когда она приходила из колледжа, он бросал работу пораньше и ухаживал за ней.
Они гуляли по Напа-Вэлли как туристы. Морган катал ее на монгольфьере. Воздушный шар запускали со стоянки автомобилей “Вин-тидж-1870”, отреставрированной винодельни со множеством магазинов и ресторанов. Шар быстро набирал захватывающую дух высоту, так что слезы стали застилать глаза радужными полосками. Дика крепче прижалась к Моргану, когда они поднялись над окутавшим землю туманом и мягко поплыли, подгоняемые ветром, над Напа-Вэлли.
Чем выше они поднимались, тем крепче Дина держалась за Моргана. Она разглядела внизу очертания столетней винодельни и вскрикнула от восторга.
— Смотри, Морган. Вон старинные подвалы Эшкол. Теперь это виноградники Трефетен…
— Я знаю. — Он не смотрел вниз. Он был всецело поглощен красотой женщины, которая была в его объятиях.
Монгольфьер поднялся на три тысячи футов, и им открылась вся тридцатипятимильная долина. К северу маячил усеченный конус горы Святая Елена, потухший вулкан, охраняющий долину, как крепость. Виноградники растекались с горы, как золотая лава, окружая маленькие городишки Калистогу и Святую Елену.
В другой раз Морган повез ее в северную часть долины, к винодельне Стерлингов. Виноградники Стерлингов расположились на большом холме, сквозь них просвечивали белые здания с закругленными колокольнями, напоминая греческий монастырь в Эгейском море. Пока вагончик канатной дороги нес их к вершине горы, Морган и Дина сидели в стальной корзине рука об руку. Затем они бродили по винодельне, почти не замечая романтического окружения, поглощенные только друг другом. Виноградник внизу горел золотом в лучах заходящего солнца. Семена дикой горчицы еще не высыпались в землю.
— Я рассказывала тебе когда-нибудь легенду о горчичном семени? — спросила Дина, прислонившись к белой стене. Морган прижал ее своим теплым телом.
— Не помню, — прошептал он, приподнимая ее волосы и целуя в затылок.
— Так вот, легенда гласит, что, когда отец Антимира впервые посетил Напа-Вэлли в 1823 году, он привез с собой мешок с семенами горчицы, в котором нарочно была проделана дырка.
— Очень интересно, — сказал он отсутствующим тоном. Он следил только за движением ее губ.
Она с трудом проговорила:
— Ты ведь не слушаешь.
— Да нет же, слушаю, — прошептал он с улыбкой.
— Ну вот, мешок с семенами взвалили на одного из осликов отца Алтимира, чтобы они могли равномерно сыпаться по пути. Когда отец возвращался через несколько месяцев, он легко нашел дорогу — просто шел вдоль ленты растущего золота.
Морган рассмеялся от радости, что ее рассказ окончен и можно поцеловаться.
— Я не слышал этой истории. Зато я знаю, что вся эта полезная растительность сохраняет влагу и является зеленым удобрением.
— Ну и познания.
— Занятие фермерством не так уж романтично, Дина. А я — фермер.
— Очень романтичный фермер, — мурлыкала она, в то время как он целовал ее.
Они долго не произносили ни единого слова, пока не вспомнили, что кругом люди. Он изо всех сил прижимал ее к себе.
— Я хочу быть с тобой наедине.
Она молча кивнула и поцеловала его, подходя к вагончику. Они были целиком поглощены поцелуями.
В один из вечеров он пригласил ее в чудесный ресторан в Домэн-Шандоне, на винограднике расцветающей французской фирмы шампанских вин. За изысканной трапезой из лососины и шампанского они тихо ворковали, держась за руки, стараясь как можно лучше узнать друг друга.
Она снова изливала душу, какой несчастной от ревности чувствовала себя в детстве.
— Вряд ли у кого из нас было легкое детство, — сказал он наконец.
Он был мрачен, и она поняла, что он вспоминает свое собственное детство, которое перешло в такую беспокойную юность.
— Ты никогда мне не рассказывал о своем детстве, — закинула она удочку.
— Когда-нибудь потом. Мне все еще трудно вспоминать то время. Я хочу одного — все забыть.
— Морган…
— Это называется самосохранением. Дина. Я не могу выворачивать себя наизнанку, как герой мыльных опер. Могу тебе сказать только одно…
— Что?
— Я был в Лос-Анджелесе. Видел мать.
Дина не знала, что сказать. В его глазах была такая обида, что она просто крепче стиснула его руку под столом.
Он продолжал своим низким голосом:
— Знаешь, я думал, что никогда больше не захочу ее видеть. Я думал, что она умерла для меня. Я жаждал этого! Мне не надо было ехать к ней! Но наша бывшая соседка, которая всегда помогала мне в самых невыносимых ситуациях и с которой я время от времени перезванивался, попросила меня поехать! Она сказала, что мать очень больна. Это было ужасно. Алкоголь так разрушил ее, что она с трудом понимает происходящее. Когда она наконец узнала меня, то пришла в бешенство. Она так меня ненавидит. Она заставила себя поверить в свои же выдумки. Все время спрашивала меня: почему ты так похож на
