преступник. Ты его больше слушай!
— А кто в душе каждая женщина?
Смешливые искорки в глазах Катберта разом погасли.
— Трэвиса не так давно несправедливо обидели. Ему до сих пор больно.
Джиллиан собралась было расспросить Катберта поподробнее, но тут ей пришло в голову, что, возможно, инженер сам не хочет играть свадьбу в «Орлином кряже». Может быть, тягостные воспоминания до сих пор не утратили над ним власти?
Как-то раз, после особенно долгих и отрадных любовных игра, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, и разговаривали о том, где будут жить в промежутках между разъездами, о плотинах и документальных съемках… и о родителях. Об отце Джиллиан и об отце Катберта.
Постепенно, мучительно, фраза за фразой, горестная повесть облекалась в слова. Голос Катберта заметно дрожал, когда он поделился с любимой тем, что так и не открыл братьям. Молодая женщина, затаив дыхание, слушала, а Далтон в подробностях описывал ту кошмарную ночь, когда мать его беспомощно рыдала, а он бегал вокруг нее с чашками кофе и пузырьками с успокоительным. Тогда-то его несокрушимая вера в отца и сыновняя любовь рассыпались в прах.
Может быть… может быть, Катберт и впрямь не хочет возвращаться в «Орлиный кряж» и играть свадьбу в тени материнской трагедии? Приподнявшись на цыпочки, Джиллиан обняла ладонями его лицо.
— А как насчет тебя, Катберт? Тебе тоже до сих пор больно? Тебе неприятно обмениваться обетами верности там, где брак твоих родителей обернулся обманом и ложью?
— Нет, — просто отозвался он. — Ранчо — мой дом. И навсегда останется домом. — В серых глазах снова запрыгали озорные бесенята. — Тем паче если мне все-таки придется платить за треклятый кран. Вот тогда мы точно не сможем себе позволить никаких ресторанов да путешествий. Сыграем свадьбу тихо, по- домашнему…
Джиллиан негодующе фыркнула: именно этого Катберт от нее и ждал. С тех пор, как он объяснил невесте, что ответственность с него не снимут до тех пор, пока заключение независимой экспертизы документально не подтвердит ущерб, нанесенный ценному оборудованию, молодая женщина просто-таки рвала и метала.
— Да даже у самого закоренелого бюрократа рука не поднимется взыскивать с тебя убытки! — бушевала она. — Ради всего святого, ты же весь город спас!
Катберт изобразил приличествующее случаю смирение, однако в глазах его по-прежнему плясали искристые смешинки. Какая она храбрая, какая задиристая; так и рвется в бой — защищать его от всех на свете недоброжелателей…
— Ну, по-моему, ты слегка преувеличиваешь!
— Нисколечко! — Джиллиан обвила руками его шею. — Ведь ты и меня спас!
— Причем несколько раз, — не преминул уточнить Катберт.
Всякий раз, путешествуя с нею вместе на машине, когда Джиллиан оказывалась за рулем, инженер содрогался от ужаса. Мысли ее проделывали тысячу миль в минуту, а взгляд не отрывался от роскошной последовательности «кадров» за окном, вместо того, чтобы следить за дорогой.
— Ты и сейчас меня спасаешь, — прошептала молодая женщина, привставая на цыпочки навстречу его губам. — Всякий раз спасаешь, когда даришь мне вот это… И вот это… И…
— Джиллиан…
Застонав, он рухнул на колени.
Молодая женщина опустилась на землю вместе с ним. Каждое прикосновение его рук и губ обладало магическим эффектом: грудь ее пронзали тысячи стрел, направленных самим Купидоном, не иначе. Что бы ни случилось, куда бы ни увела их Катбертова работа и ее съемки, этого подарка у нее никто и никогда не отнимет.
Позади них деловито стрекотала кинокамера. На противоположной стороне каньона руины медленно уходили под воду, погружаясь в долгий, беспробудный сон. Легкий ветерок гнал рябь по поверхности воды. А над ущельем, словно мимолетное дуновение, пронесся тихий, ласковый, исполненный блаженства вздох.
Эпилог
Шон Далтон подошел к зеркалу, подергал за концы косо завязанного галстука-бабочки и обреченно вздохнул.
— Женский заговор, вот что это такое, — подвел он итог. — Ну, и какого черта вам непременно надо, чтобы мы рядились в эти шутовские тряпки?
Лорина, его жена, не сдержала улыбки.
— Может быть, потому, что вас так приятно дразнить? А может быть, потому, что у нас, слабых женщин, просто голова идет кругом при виде таких разодетых франтов, — ласково поддразнила она. — Повернись-ка, я сама завяжу.
— Ладно тебе, солнышко, уж ты-то знаешь, что я неотразим в любой одежке, — усмехнулся Шон, послушно подставляя шею.
— Может, и так. — Лорина изо всех сил старалась сдержать улыбку, что было нелегко: ведь муж сомкнул объятия и притянул ее к себе. — Шон Далтон, сэр, прекратите немедленно, иначе я никогда с этим галстуком толком не справлюсь!
— Что прекратить? — невинно осведомился Шон — и звонко чмокнул жену в щеку.
Лорина тихонько вздохнула и склонила голову ему на плечо.
— Люблю тебя, — прошептала она.
— Попробовала бы только не любить! — проворчал Шон, зарываясь лицом в ее волосы. — От души надеюсь, что Катберт с Джиллиан будут хотя бы вполовину так же счастливы, как мы, солнышко мое.
— Только вполовину? — удивилась Лорина, откидываясь назад и улыбаясь мужу.
— Да сдается мне, что никто еще в мире не был и не будет так счастлив, — пояснил Шон и снова привлек жену к себе.
— Мама-папа!
Счастливые супруги, как по команде, оглянулись. Их маленький сынишка проснулся и встал на ножки, держась за прутья кроватки. Лорина погладила мужа по щеке, нагнулась и подхватила Билли на руки.
— Здравствуй, радость моя! — Она оглянулась на мужа. — А кроватка-то ему уже мала.
— Знаю, — вздохнул Шон. Он взъерошил темные кудри сынишки и улыбнулся жене. — Но просто рука не поднимается убрать ее в чулан!
— Ну, это ненадолго! — мило закраснелась Лорина, легонько касаясь ладонью живота. Серые глаза Шона потемнели.
— Лорина? Солнышко, ты серьезно?
— Ну да, — тихо подтвердила молодая женщина. Глаза ее сияли. — Я вчера была у врача.
У Шона сдавило горло. Ему захотелось сейчас же, немедленно, сказать жене, как много она для него значит, как она изменила его жизнь, но слова с языка не шли. Вместо того он снова привлек жену и сынишку к себе, к самому сердцу, и в который раз подумал, что такого везучего Далтона на свет еще не рождалось.
Элжернон Далтон тихонько вошел в спальню, закрыл дверь и загляделся на жену. Его Сондра, его темнокудрая красавица Сондра дожидалась его возвращения — да так и задремала в огромном плюшевом кресле с шитьем в руке. А шила она крохотный, словно на куклу, чепчик…
Сердце Элджи переполнилось нежностью. Он все пытался понять про себя, что он такого сделал, чтобы заслужить подобное счастье. В одном можно поручиться: такого везучего Далтона на свет еще не рождалось!
Сондра вздохнула, открыла глаза. Увидела Элджи — и лицо ее озарилось радостью.
— А, вот и ты наконец! — прошептала она. — Я уж соскучилась.
Элджи улыбнулся, опустился на корточки рядом с женой, бережно отобрал шитье и завладел ее рукой.
— Да вот, ходил потолковать с Катбертом.
— Небось, рассказывал о кошмарах семейной жизни? — усмехнулась Сондра.
