Коридор

рожать.

Марья по телефону кричала, что надо написать на негодяя в райком комсомола.

Не зная, на что решиться, Липа позвонила Роману, сказала, над© поговорить. Роман обещал приехать вечером.

Аня встревожилась. Из художественной литературы с ей было вестно, что благородные молодые люди женят­ся иногда на обесчещенных не ими девушках. А вдруг Роман решит жениться на Люсе? Это никак не входило в Анины планы, потому что она давно уже решила сама выйти за Романа, как только ей исполнится шестнадцать лет.

Она узнала у Василевской – Василевская юрист, – такой брак возможен, потому что Роман не родной ма­мин брат, а сводный, сын маминой мачехи.

Так что Роман Аню вполне устраивал. Он, правда, не подозревал, что ему предстоит жениться на Ане, но на­верняка обрадуется, когда она ему скажет. Потому что она красивая. Может, у нее и неги толстоваты, и веснуш­ки, но раз все говорят, что она похожа на тетю Марусю, значит, красивая. А веснушки можно свести. Врач Ин­ститута красоты на улице Горького сказал ей: «Получи­те паспорт и приходите – сведем»., Люся, правда, тоже красивая: и ноги стройные, и гла-эа большие… Заю нос курносый. Но у Люси одно преи­мущество– взрослая.

Роман не предложил Люее выйти за него замуж. Он только запретил жаловаться: никаких кляуз, сказал он, не надо ни перед кем унижаться. Ребенка он усыновит.

А кроме того – при теперешнем международном поло­жении – аборт поступок антиобщественный.

Михаилу Семенычу, проживающему теперь у Рома­на, решили во бежание осложнений ничего не сообщать. Липа успокоенно перевела дух, разложила швейную машинку «Грицнер», подаренную ей отцом на свадьбу, не забыв в тысячный раз вспомнить, что «Зингер» стоил сто пятьдесят, а «Грицнер» двести золотом, и расставила Люсе платье. На весну.

Лева-герой романа – в Басманном не показывался.

Весна еще толком не началась, когда позвонила Алек­сандра Иннокентьевна, мать Левы, и сказала, что, к ог­ромному ее огорчению, она только вчера узнала о поло­жении вещей и очень бы хотела познакомиться со своей будущей невесткой и ее родителями. Если они не возра­жают, она будет рада принять их у себя.

– Заерзали, засуетились! – презрительно усмехнув­шись, сказала Люся. – Познакомиться надумали!.. Не хочется, чтобы сыночка комсомола поперли!..

– Ты подала в комсомольский комитет? – всплесну­ла руками Липа. – Роман же не велел!

– Ничего я не подавала, – огрызнулась Люся. – Что гам, дураки, не понимают…

Перед знакомством Липа выяснила у Люси род дея­тельности и социальное положение будущих родственни­ков, впрочем не очень внимательно, ввиду срочности. Сначала про отца. Про отца Левы Люся сказала, что не знает, кем и где он работает, но точно знает, что он не русский… В этом месте Липа понимающе кивнула голо­вой – Цыпин же. Люся помолчала и сообщила, что Алек­сандр Григорьевич недавно освободился заключения, где ошибочно провел два года. Липа схватилась за голо­ву, потом за папиросы и остальную информацию про род­ственников слушала уже вполуха. Запомнила, что сама Александра Иннокентьевна носит девичью фамилию Щедрина и работает по борьбе с грызунами. Старшая сестра Левы преподает в школе историю.

…Александра Иннокентьевна, высокая седовласая да­ма в пенсне, открыла дверь и поцеловала не по годам повзрослевшую румяную Аню: «Здравствуй, милая». Аня смущенно приняла ее поцелуй и уступила место Люсе, ис­правляя ошибку Александры Иннокентьевны. Люся, по­дурневшая от недавнего токсикоза, недовольно выслушала винение будущей свекрови, ткнулась губами в ее напудренную щеку и отошла к вешалке. Александра Инно­кентьевна энергично пожала руку Георгию, протянула руку Липе, но Липа в это время расстегивала боты, и ру­ка Александры Иннокентьевны на лишнее время зависла в воздухе. Георгий постучал жену пальцем по спине. Ли­па выпрямилась и в замешательстве потянулась цело­ваться со сватьей. Александра Иннокентьевна не успела увернуться. Пока Липа говорила слова приветствия, она заметила на груди Александры Иннокентьевны значок «Ворошиловский стрелок» и пожалела, что не надела свой – «Ударник Метростроя».

– Прошу, – пригласила Александра Иннокентьевна, открывая двухстворчатую высокую дверь в комнату.

«Как у нас в Пестовском», – подумала Липа и тихо сказала Георгию:

– Белого не пей. Георгий поморщился:

– Опять ты свое мещанство!..

Навстречу гостям с дивана поднялся Александр Гри­горьевич, похожий на немолодого армянина.

– Цыпин, Александр Григорьевич… Отец виновника, так сказать, нашего с вами… торжества. Очень рад. Про­шу к столу.

Стол был и правда торжественный. Перед каждым стояло по три сервных тарелочки мал мала меньше сто-ночкой, справа от тарелок на серебряных перекладинках лежали приборы, касаясь белоснежной скатерти только черенками, а слева – серебряных манжет торчали же­сткие салфетки. Аня села за стол, не зная, куда деть ру­ка; Лила, не обращая внимания на убранство стола, по­глядывала на дверь, ожидая выхода жениха, Георгий сел за стол и растерялся, а Люся, небрежно скользнув взгля­дом по роскоши, чуть заметно усмехнулась: сориентиру­ется– свои возможности Люся знала.

В комнату впорхнула полная суетливая женщина, се-Левы Оля. Она принесла на блюде заливное, про­ ворковала что-то, здороваясь, и снова унеслась на кухню. Люся с удовлетворением отметила про себя, что Оля не­молода и чуть рябовата, несмотря на пудру. Над диваном Александра Григорьевича висел большой портрет человека, кого-то Липе смутно напоминающий и одновременно очень похожий на Александру Иннокентьевну. Липа уже решила спросить, не папаша ли это хозяйки, но, садясь за стол, разглядела у самой рамки блеклые латинские буквы: Вол

– А где же Лева? – спросила Липа.

– Мама! – одернула Липу Люся. Липа вздрогнула, Александра Иннокентьевна удив­ленно повела бровью.

– Люсенька сейчас стала такая вся нервная, прямо я не знаю… – забормотала Липа. – А скажите, пожалуй­ста, Александра Иннокентьевна, на инструменте, – Ли­па кивнула на пианино, – вы играете или члены семьи? – Этим чисто, светским вопросом Липа как бы аннулирова­ла неудачное: «Где Лева?»

– В музыкальном искусстве, Олимпиада Михайлов­на, к большому сожалению, мы все бесталанны, – кротко ответила Александра Иннокентьевна, рассекая залив­ное. – Пробовали Левика научить, а он от учительницы во дворе в дровах прятался.

– В дровах?! – воскликнула Люся и осеклась.

– А наша Люся занимается художественным сви­стом, – сообщила Аня.

– Аня! – Георгий на всякий случай нахмурился.

– Почему, Жоржик? – одернула мужа Липа. – Это очень красиво, Люсенька, посвисти нам, пожалуйста.

– Господи! – сквозь зубы прошипела Люся, закаты­вая глаза.

– А вот и я… – мелко прихихикивая, Оля установи­ла на столе блюдо с пирожками и очень мило сложила губы бантиком. – Бульон с пирожками… Я думаю, никто не будет возражать? Мама, а почему бутылки до сих пор не открыты?

Александр Григорьевич занялся бутылками.

– Не пей белого, – повторно напомнила Липа мужу.

– А руки-то мы и не помыли, – сказала Люся.

Пока все Бадрецовы на кухне мыли руки, Александра Иннокентьевна говорила по телефону в коридоре, время от времени переходя на французский.

– А чего он тебе врал, что у них телефона нет? – шепнула Аня. – И что Шуберта играет. Люсь, ну его! Врет все время!

Новые родственники скучились на выходе кухни, Александра Иннокентьевна закончила разг

– А невестушку-то как звать-величать? – раздался за спиной Люси скрипучий голос.

– Люсенька, – сказала Александра Иннокентьевна, – одной рукой приобняв Люсю за плечи. – Познакомься, милая, это Дора Филимоновна.