Через два месяца Вита провожалась на Белорусском вокзале в Германию и была как с картинки.
– Вита, если бы кто знал, что у вас брюхо распорото!.. – прошептал Юрка.
– Дурак, – Вита небольно шлепнула его по щеке.
– Вот кавалер стоит, он мне и чемоданчик поносит…
– Росту скажу! – пригрозил Юрка.
– Росту я привезу кожаную куртку, если они только есть там в природе. А эту свою пусть выкинет к моему приезду, а то я сама… Чего я ему, дура, не велела прийти?..
Вита была очень красива. В голубом английском плаще, высоких новых сапогах, скрывающих отечность ног. Сапоги темно-коричневые. Под цвет глаз.
– Так! – чуть вгливым, но все равно очаровательным голосом крикнула Вита. – Родные, прощайтесь! Девушка едет в Европу!.. Господи, вот он!
По перрону бежал Рост с пузатой от газетного кулька авоськой. Он что-то буркнул родственникам и за шею, как за живого, вытянул авоськи скунса. Стеклянные глаза зверька хищно уставились на Виту.
– С ума сошел! – засмеялась Вита, накидывая мех на плечи. – Весна уже.
Пиво стало нагреваться. Юрка двинул сумку с бутылками под скамейку и подставил лицо под бесполезное апрельское солнце. Рост посапывал, уронив голову на кожаный воротник. Речной трамвайчик плыл к Ленинским горам, время от времени мягко шмякаясь на остановках то о левый, то о правый причал.
Весенняя река еще не освободилась от гадости: подернутая нефтяными подтеками вода несла оттаявшие бумажки, неутопающие бутылки и разноцветных селезней. Иногда трамвайчик натыкался на разломанные доски, они заныривали под него и в пузырях, как газированные, выныривали сбоку.
– Ленинские горы.
Недавно оттаявший пляж был пуст: горько дымились кучи прошлогоднего мусора, облезлые скамейки пустовали, земля смачно пружинила под ногами.
Рост вел Юрку к своему любимому месту, к церкви. Там он загорал в выходные и в свободные – по донорской справке – дни. Кровь он сдавал с незапамятных времен. Не столько – за денег, хотя – за них тоже, как – за этих двух свободных дней.
Склон подсыхал кверху. Ростислав Михайлович повесил полевую сумку на сучок и разодрал по швам вынутый кармана «Крокодил».
– Там дальше – хуже… Ходят. Здесь в самый девке раз, сверху церковь, сну река.
Круглый стадион за рекой кричал песни, сюда они долетали притишенные расстоянием и вкусным дымом, вырастающим мусорных куч.
Юрка открыл бутылку о бутылку, пробка у косо метнулась в сторону.
– Юрка, Юрка… – вздохнул Рост, – уведут у нас Виточку. Выйдет твоя жена снова замуж, и Виталия туда же перекинется. Соединился бы ты с ней… со своей Лидой наново. Жен менять – только время терять.
– Вы Лиду не знаете… – робко возразил Юрка.
– Да не все ли равно! – фыркнул Ростислав Михайлович. – Теща зато какая!.. Живи не хочу, только радуйся.
Юрка подал ему открытую бутылку и стал обдирать вяленого леща, Рост засунул горлышко в рот как-то сбоку, не разжимая губ.
– Свежее. Сколько сортов пива, как думаешь?
– Черт его знает, – Юрка пожал плечами. – Десять, двенадцать…
– А четыреста не хочешь? Я в Венгрии даже вишневое пил.
– Во время войны?
– После. Пока в госпитале лежал… «И нальют вина и без чувства вины…»
– Чего нальют, кто? – не понял Юрка.
Ростислав Михайлович прикрыл глаза и уронил голову на грудь. Укололся о застежку молнии, открыл глаза, и позевывая, посмотрел вн на набережную. Вну на пустой набережной катался на роликовых коньках седой костлявый старик, голый по пояс. Он раскатывался, поворачивался, ехал задом, забавно семеня, чуть разведя руки в сторону, а ладони держа параллельно асфальту.
Ростислав Михайлович поглядел на старика и недовольно поморщился.
– Хреновый старикан. Коке-е-етливый…
– Чего он вам дался?
– Да так… Собою любуется дедушка… Я здесь тоже катался до войны. Только на лошадях. От Осоавиахима. А еще раньше в манеже Гвоздевых в Гранатном переулке. Это мне лет было… восемь, девять, десять. Два рубля в час. Даже помню, как лошадей звали. Лимон, Мавра… Мозоли от уздечки были между пальцами. До сих пор мимо пройти не могу. Подойду – нюхаю. И при нэпе лошади были. Мать санаторий в Черемушках арендовала. Чахоточных лечила. Там конюшня была. У меня пони свой персональный был. Плюмик. Матушка у меня все-таки была удивительная. Сколько раз лошадь сама по себе приходит, я – сам по себе, разбитый весь чуть не до смерти. Не боялась мать отпускать одного. Да и случись что – тоже, наверное, долго бы не переживала. Не любила она это занятие. И машины сама водила. И оборудование в санатории рентгенологическое устанавливала, отлаживала. Я помню, учился в пятой группе…
– Классе, – поправил Роста Юрка.
– Не было классов, представь себе. Группы и учителя назывались не по имени-отчеству, а дяди, тети. Директор школы, помню, тетя Наташа. Было тете Наташе тогда что-то лет семнадцать, по-моему. Да, так вот учился в пятой группе и, помню, сочинение писал. «У одного моего знакомого есть пони Плюмик».
– А почему «у знакомого»?
– А не популярно было достатком хвастаться. Не приветствовалось.
– Вы военное лучше что-нибудь расскажите… Геройское.
– Так ведь что называть геройским. Геройское – не всегда героическое.
– Пойдете в этом году на Девятое мая? – нетерпеливо перебил его Юрка, надеясь все-таки добраться до настоящего герома.
– Пойду? Побегу! Генерал Крылов должен приехать. Он мне пристрелку обещал…
– Это как?
– Это прыжок такой перед соревнованиями на неуправляемом куполе. Неспортивный прыжок. Никак все Крылова за жабры взять не мог. А тут пообещал с дуру… Теперь-то я его достану. Не помер бы только. В августе чемпионат дружественных армий по парашютному спорту. Вот я тут и… Красиво я Крылова купил. Что же это получается, говорю, Иван Поликарпович, как соревнования недружественных армий – я участвую, а как дружественных – так старый.
– Так вы же действительно старый, – засмеялся Юрка.
– Моя матушка умная женщина была и без предрассудков. Считала, что старость вообще не должна иметь место. Надо, говорит, до семидесяти работать, потом пару-тройку лет – переходной период и – на небеса. Я с ней, в сущности, согласен… Пенсия – не дело. Кстати, о пенсии. Опять ведь в командировку засылают. Послать бы их, да не больно в другое место возьмут – возраст пенсионный… А одно такое месть есть, у-у!.. – Ростислав Михайлович даже прикрыл глаза от удовольствия. – КБ. В полуподвале. Рыбного хозяйства. Я сдуру зашел, так, обнюхаться… И чем же они занимаются, как ты думаешь? Сверхмалые подводные лодки. Сети проверять, дно смотреть. Разработки открытые. Ни тебе секретности, ничего… Да, а в чем главное-то? Конструктор
– он же испытатель: начертил и – милости просим – опробуйте. Плохо сделал – второго раза уже не представится. КБ это, не поверишь, снится мне иной раз. И взяли бы, с радостью взяли, да уж больно мало платят. Третьей категории КБ. Если бы один, я бы пошел. А девки? Им еще два курса…
Рост вдруг отключился, и, сонно посапывая, уронил голову на грудь.
Старик вну разогнался и сделал ласточку. Ласточкой подъехал к скамейке, где лежала его одeжда. Потом отстегнул ролики и стал прохаживаться…
Рост не просыпался. Юрка тихонько, вытянул ноги, сунул под голову и стал смотреть в небо. Прошло полчаса, может час…
– Пивко-то еще осталось? – вдруг открыл глаза Рост. допьем, да и собираться. Время.
Они снова устроились на самом носу речного трамвайчика. И снова Рост задремал.
