пол не решился.
Отец Валерий стремительным шагом, вышел в переднюю, отряхивая на ходу бороду.
– Э-э, здравствуй, Владимир! – потирая руки, сказал он.
– Здрасьте, – буркнул Бабкин, пряча глаза. Ему было неудобно видеть батюшку одетым не по религии: ковбойка, джинсы… Как будто перед Бабкиным стояла полуодетая женщина. – Картошка вот, Вера Ивановна…
– Э-э… очень прекрасно, – с неожиданным ускорением после долгого «э-э» поблагодарил священник. – Ты на мотоцикле? Мешок-то сними.
Бабкин знал, что у него у самого неприятный взгляд: то ли глаза друг от друга блко, то ли глубоко посажены. Но у батюшки с глазами было еще хуже. Чуть прищурив один глаз, склонив голову набок, он сверлил Бабкина, как учитель двоечника. Как будто Бабкин уже наврал выше крыши и намерен врать дальше. И вот сейчас, с мешком на плече, в очках, закиданных дерюжной трухой, Бабкин вдруг понял, что отец Валерий все время чего-то боится и все время в себе не уверен… Точно так же, как и он сам, Бабкин. Бабкин поставил картошку в угол.
– За свечами мы. С Катериной Ивановной.
– Чтоб она сдохла! – донесся матушкин голос.
– Прекрати, мать! – крикнул батюшка, но так, чтобы матушка не услышала. И добавил погромче: – Поставь нам чайку!
– Сам поставь, я гобелен вышиваю.
– Борис! – позвал отец Валерий сына. – Иди познакомься.
– Не трожь Борю! – отозвалась матушка. – У него через час обедня.
– Не надо, – замотал вспотевшей головой Бабкин. Ему очень хотелось в туалет, но проситься было совестно.
Послышались шаги, в прихожую вышла Ариадна Евгеньевна.
– Ну что ты человека задерживаешь, отец? Пусть едет.
Вязаная юбка на матушке сзади была длинней, чем спереди. У Светланы тоже так задиралась юбка во время беременности.
– Ты, э-э… поздоровайся, – посоветовал отец Валерий жене.
Ариадна Евгеньевна метнула в мужа презрительный взгляд и, уведя лицо в сторону, процедила:
– Здравствуй.
Бабкин кивнул и, используя кивок, внимательно оглядел Ариадну Евгеньевну: нет, не беременна. Да вроде и не по возрасту. Хотя Софья Андреевна Толстая чуть ли не в семьдесят лет рожала? Бабкин вспомнил почему-то, как недавно по «Голосу Америки» папа римский запретил верующим пользоваться противозачаточными средствами.
Катерины Ивановны на месте не было. Бабкин вошел в с Храм был пустой. В дальнем углу строгий молодой священник отпевал дешевый гроб. На правом клиросе репетировали женские голоса. Один голос был знакомый. Бабкин остановился у колонны, заслушался. Потом голос оборвался, и с клироса по ступенькам легко спустилась высокая, чуть прыщавая девушка в платочке и дымчатых очках, опустив глаза, бесшумно прошла мимо Бабкина. Бабкин узнал: на нее орала матушка в трапезной, когда Толян привел его устраиваться истопником.
– Л-лена! – негромко крикнул ей вслед Бабкин.
Девушка остановилась.
– Вы теперь здесь р-работаете?.. Я Бабкин, истопник в Алешкине.
– Здравствуйте, – девушка улыбнулась, смиренно прижав руки к груди.
– А мы за свечами приехали.
– Как Вера Ивановна себя чувствует? Бабкин пожал плечами:
– Не знаю.
– Она ведь не скажет. В прошлом году молчала, молчала, чуть не умерла. Как осень, у нее астма начинается. Ей нельзя топить котлы, угольной пылью дышать. Не позволяйте ей, пожалуйста. Кофе пусть не бережет, я ей еще… пришлю, ей полезно.
– Вы больше совсем не приедете? – вдруг выкрикнул Бабкин, и даже без заикания. – Совсем?
– Совсем, – ответила Лена тихо, но твердо. – Не приеду.
Она постояла молча: может быть, Бабкин захочет еще что-нибудь сказать,
– но сказать Бабкину было нечего.
– Простите, – опустив голову, сказала девушка, – мне надо идти. – И боком, чтобы не повернуться к Бабкину спиной, скрылась за колонной.
Катерина Ивановна ждала его возле мотоцикла.
– Отвез картошечку? Ну молодец. Им бы еще свеколки подвезти, морковки, а то, бедные, совсем с голодухи пухнут! грузиться.
Пока грузчики носили в люльку мотоцикла шестигранные упаковки свечей, Катерина Ивановна справилась у мордатой кладовщицы, когда будет ладан – натуральный. Та лениво ответила, что розовый ладан не поступал, есть только зеленый – химический.
– Все, мамаш, – сказал грузчик, – десять пачек. Ладан будешь брать? Катерина Ивановна поморщилась.
– Ну давай два кило… Не ладан, я не знаю, прям как шампунь. Ничего божественного. А по сорок рублей.
Грузчик положил в люльку зеленовато-желтый обломок, похожий на мыло.
– Два кило.
– Восемьдесят рублей? – не поверил Бабкин.
– А то! – ухмыльнулась Катерина Ивановна. – И свечи – упаковка по сорок рублей, и уголь для кадила – таблетка пятачок.
Сзади гуднул грузовик с ленинградским номером.
– Ты знаешь, где метро «Щербаковская»? – забираясь на заднее сиденье, спросила Катерина Ивановна. – Надо нам одним разом уж и в управление заехать, отчет сдать. Узнать, сколько на Афганистан в этом году.
– Афганистан вроде кончился, – неуверенно пробормотал Бабкин, заводя мотоцикл.
– Другое чего-нито началось. Поехали!
Возле телефона-автомата Бабкин вдруг резко затормозил.
– Про покойницу сказать забыл, – испуганно оглянулся он, – Про Колюбакину.
– Про Тоньку-то? Позвони, какая беда.
Пока Бабкин дозванивался, Катерина Ивановна рассматривала фотографии киноартистов, выставленные в газетном ларьке.
– Вон этого покажите, – попросила она старика киоскера. – Нерусского.
– Джигарханяна? – старик положил фотографию на газеты.
– Почем? – спросила Катерина Ивановна, берясь за фотографию.
– Не хватайте! – проворчал кио – Руки грязные.
– Подавись ты своим Жихарганяном! – Катерина Ивановна обиженно кинула артиста на прилавок.
Светлану, жену Бабкина, год назад выгнали очень русского журнала за то. что она смертельно обидела любимого журналом автора – исследователя убийства царской семьи, вложив в его рукопись положительный отзыв некоего Соломона Фукса.
Светлана на службу больше не рвалась, со вкусом расположилась дома, печатала, а Бабкин по вечерам после работы стал мести школьный двор, возмещая потерянную женой зарплату. Дворником по совместительству он числился и по сей день.
Поэтому Бабкин, вместо того чтобы свернуть за эстакадой на проспект Мира к «Щербаковской», блудливо шмыгнул через проспект к Савеловскому, где проживал еще две недели назад.
Светлана ъеденной под корень метлой скребла мокрый асфальт школьного двора, заваленный тяжелыми пожухлыми листьями. Бабкин далека объехал школьный
– Нам же не сюда надо, – удивилась Катерина Ивановна. – Это «Щербаковская»?
– Ж-жена, – буркнул Бабкин, кивая на, Светлану, загороженную стволами школьных яблонь.
