похоронного обслуживания». Без суда.
Заслушивать сообщение замуправляющего трестом он и созывал свой бывший штат.
– Тебя что – не касается? – Петрович рванул дверь сарая. – В контору живо!..
– Чего орешь?.. – Воробей сидел в глубине сарая, не зажигая света. – Разорался…
– Иди, Леш… Носенко приехал.
– Ладно, приду.
Воробей ждал Мишку. Понимал, что тот больше не придет, а все-таки ждал.
Он прикрыл дверь сарая: успеется. Закурил. Посидел минут двадцать.
За дверью послышались шаги.
«Пришел». Воробей дернулся открыть дверь, но заставил себя сесть.
Дверь распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся Кутя.
– Ты чего не идешь? Петрович за тобой послал.
– Пошел он!.. Скажи: голова болит…
– Ну, смотри, Леш. Болит – не ходи, не война… А чего тебя утром не было?
– На электричку опоздал.
– Тут студент твой был…
Воробей подался вперед.
– Ключ занес от сарая. Ты чего, Леш? А, Леш? Башка?.. Ну сиди, сиди! Я побег…
– Погодь, Кутя. – Воробей тяжело поднялся с табуретки. – Вместе пойдем.
…Штат расселся, кто где: на подоконниках, на стульях. Финн затиснулся в уголке на пол.
– Контору на ключ! Никого не пускать! – Носенко, замуправляющего, перебирал взглядом притихшую бригаду. – С ним ясно, – он мотнул головой в сторону Петровича, – а вот с вами? Кто бесхоз долбал?!
– Какой бесхоз? – невинно всунулся Охапыч в надежде обернуть разговор в болтовню.
– Молчать! Думаете, я с выговором, а вы спокойно жрать будете? На кошлах моих… – Носенко постучал себя по плечам, – проедете! Хрен в сумку! Кто бесхоз расковырял?! Ну?! Заявления сюда! – не оборачиваясь, рявкнул он поникшему сзади Петровичу. – Не понял? Те, по собственному. Ну?
Петрович нырнул в кабинет.
– Минуту даю. Не скажете, половину увольняю! Он засек время. В стекло билась муха, других звуков не было.
– Так, минута… – Носенко надел очки и протянул руку назад, не оборачиваясь, к Петровичу: – Первое давай сверху.
Тот протянул листик с неровным обрывом.
– Охапов, – прочел Носенко и поставил на заявлении сегодняшнее число. – Та-а-ак, уволен.
– Чего я! – взвился Охапыч, – бесхоз не мой…
– Молчать! Следующего! Новиков…
– Меня-то за что? – задергался на полу Финн. – За Гарика таскали. Теперь за бесхоз чужой отдуваться, я жаловаться буду…
– Кому, финнам? – Охапыч глядел на него с брезгливой тоской. – Тихо будь. Сопли жуй!
– Раевский.
– Ну, суки, узнаю, кто бесхоз сломал!.. – Раевский отомкнул замок и вышел, хлопнув дверью.
Носенко взял следующее заявление. Воробей следил за его губами.
– Ве-ли-канов. – Носенко разбирал Кутину фамилию. Кутя беспомощно тыркнулся в углу на табуретке, открыл рот, но ничего не сказал. Воробей шагнул вперед.
– Это… Он ветеран…
– Тебя забыли спросить! – рявкнул Носенко. – Это еще что за чмо?
– Тут у нас один… – промямлил Петрович. – Куда лезешь? – обернулся он к Воробью. – Заступник! Сидишь – сиди, пока не спрашивают. Знаю я вас, герои…
Воробей посмотрел на него:
– Я бесхоз копал.
Носенко обернулся к нему, потом к Петровичу:
– Заявление!
– Он в больнице был, не писал…
– Сейчас пусть пишет! – рявкнул Носенко.
– В кабинете бумага, Леш, – тихо, глядя в пол, сказал Петрович.
– Громче говори.
Петрович принес кабинета лист бумаги. Протянул Воробью.
– Чего писать?
– Неграмотный?! – заорал Носенко. – Диктуй ему! – приказал он Петровичу.
Петрович в ухо Воробью начал диктовать.
– Не с пятнадцатого, а с сегодняшего дня! – перебил его Носенко.
Кутя, Воробей и Валька сидели за столом. Одна «Старка» стояла пустая. Воробей пил «Буратино».
– Леш, а ты-то полез куда? Ведь вторая группа… – ковыряя вилкой в тарелке, тихо проговорил Кутя.
– Не тронь его, – заволновалась Валька. – Он и так, погляди, не в себе. Леш, как голова?
– А-а, – отмахнулся Воробей.
– Тебе, может, «скорую» позвать? – вскинулся Кутя.
– Ладно, Куть… Ты это… Ты вот что… Ты сарай себе бери, заказы какие недоделанные, напишу – доделаешь. За работу возьмешь сам знаешь сколько, остальное привезешь. Под полом три доски гранитные, габро, для памятников. Нарубить, золотом выложить – по полтыщи уйдут не глядя. А пасхи дождешь – и дороже. Бабки – пополам. Ясно?
– Само собой…
Воробей взял «Старку», открыл, налил по стакану Куте и Вальке.
– Ни то ни се… – Он покрутил бутылку. – На троих надо.
– Ты что?! Ты не удумай! – забеспокоился Кутя. – Бога побойся! Сироту оставишь?!.. Лешка, не озоруй!
– Не ной, – оборвал его Воробей. – Авось не подохну. Чекнем.
– Воробе-е-ей! – заверещал Кутя.
Валька вцепилась в бутылку.
У Воробья стали закатываться глаза. Кожаная вмятина над бровью задышала в такт пульсу. Воробей поймал Вальку за руку.
– А-а!.. – приседая от боли, заорала Валька и отпустила бутылку.
Воробей, промахиваясь, лил «Старку» в стакан. Желтое пятно расползалось по скатерти. Валька скулила где-то вну, у ножки стола. Кутя вытаращил глаза, не двигался. Воробей поднес стакан ко рту.
