поля, солнечно и нежарко. Тень моя скользила сбоку, переламываясь на швах между плитами, и я почти машинально отметил, что шагаю строго на запад. Справа басовито рокотал «боинг», выползая на полосу, воздух размазывался от его моторов, и дальний лес провис над горизонтом, будто смотришь сквозь воду. Неподалёку стоял «диси-VIII», люки его были распахнуты, и красочная цепочка пассажиров тянулась по трапу. На краю поля застыли серебристо-рыбьи тела самолётов, слетевшихся сюда со всего света. Скоро и нашу рыбину оттащат туда, на стоянку, но меня уже не будет с ребятами. Вера будет молча сглатывать слезы — и поделом. Я уже забыл о нашей стычке и думал о том, кто же меня встретит? Может, Антуан приедет? Хорошо бы. И сразу отправимся к нему. А потом на могилу…
Перебросил чемодан, запустил руку в карман кителя: паспорт и бумажник на месте. В паспорте виза на десять дней, до девятнадцатого августа, в бумажнике чек на десять тысяч бельгийских франков. Так что всего у меня в достатке.
Стрелки-указатели услужливо тянули меня за собой: сквозь стеклянные двери, по светлому коридору, через просторный вестибюль — к чиновнику в тёмной фуражке, сидевшему за высокой конторкой. Представитель жандармерии полистал паспорт, поглядывая на меня с привычно бдительным равнодушием, потом припечатал штемпель.
Я забрал паспорт, шагнул через турникет. Вот когда я очутился в Бельгии, население девять с половиной миллионов человек, конституционная монархия, король Его Величество Бодуэн Альберт Шарль Леопольд Аксель Мария Густав, королева Её Величество Фабиола Фернанда Мария де Лес Викториас Антониа Аделаида Мора и Арагон. Но я вряд ли попаду к ним на приём…
У турникета стояла высокая седая старуха в длинной тёмной сатиновой юбке, почти скрывающей высокие чёрные башмаки, скромненький белый платочек, вязаная кофта. При бабусе два огромных деревянных чемодана, крашенных синим, под цвет юбки. Бабуся была транзитная, билет у неё до Брюсселя, мы ходили смотреть на неё в салоне. Она озиралась по сторонам и в то же время не забывала бдительно присматривать за чемоданами. Народу в зале было немного, туристы уже проследовали, остались только мы с бабусей.
— Ты наш или не наш? — спросила она певуче, когда я поравнялся с ней. — Куда же мне теперь?
— Свой, бабушка, свой. Все в норме.
— А мы правильно прилетели? Дочка-то моя должна здесь быть, а вроде не видать.
— Сейчас появится. Вы сами-то из наших краёв?
— Из Фастова я, до дочки прилетела.
— Куда же вам теперь? — Я поставил чемодан, достал сигарету и посмотрел в зал, но никого не обнаружил. Может, меня ждут на верхней галерее?
— В Брюкино еду. Город ихний.
— Брюгге, — догадался я. — Тиль Уленшпигель оттуда родом.
— Он самый, — обрадовалась она, — мне дочка отписывала. Где ж она запропастилась?
— Мы на двадцать минут раньше прилетели, — успокоил я бабусю.
— Мамо, мамо! — раздался надрывный крик. Раскинув руки, по залу бежала рыжеволосая женщина в пенсне, за ней поспешали два долговязых отпрыска в кожаных шортах.
— Ксаночка! — вскрикнула бабуся и от слабости села на чемодан. Я хотел было попридержать её, но понял, что больше тут не нужен.
Рыжеволосая припала к материнскому плечу, обе зарыдали в голос. Парни неловко топтались перед ними, лопоча по-фламандски.
Я отошёл: не про меня эта история. Наконец-то дочь нашла свою мать и может приникнуть к материнской груди. А я? Самое большое — и то, если повезёт, — найду могилу и постою рядышком. Но и тогда я буду счастлив, потому что до сих пор и могилы той был лишён, и ведать о ней не ведал.
Дочь продолжала всхлипывать, припадая к матери и одновременно заботливо придерживая её на ходу. Внуки с натугой, каждый по одному, прихватили чемоданы, и все они беспорядочно заспешили к выходу. Я провожал их взглядом и тут же увидел тех, которые явно ждали меня. Вот и подошла моя черта.
ГЛАВА 2
Их было четверо — двое на двое. Первая пара помоложе, вторая — значительно старше. Я приближался к ним, пытаясь на ходу разобраться в ситуации. Антуан с женой — те, что помоложе, а вторая пара — кто они? Неужели приехала та самая женщина, о которой Скворцов говорил? Кто же тогда при ней? И вряд ли она могла узнать про меня так скоро. Верно, это друзья Антуана; а может, и отца — кто ведает…
Десятки вопросов теснились в голове, и не было места для первого.
Тот, которого я принял за Антуана, раскинул руки и бросился ко мне.
— Здравствуй, Виктор, — весело сказал он по-русски и полез ко мне лобызаться.
— Так вы не Антуан? — едва успел удивиться я. Меня обнимали, тискали, хлопали по плечу. Всё это сопровождалось радостными восклицаниями, быстрой французской речью. Я еле успевал поворачиваться, расточая ответные улыбки, чмокая подставляемые щеки, пожимая руки. Кто эти люди? Я не знаю о них ничего, кроме того, что это мои друзья и сердца их открыты для меня. Они знали отца, а я был сыном, и этого стало достаточно, чтобы они встретили меня с объятиями. Они расскажут мне то, что я хотел услышать всю жизнь, не имея никакой надежды на это, разве у них есть что скрывать от меня?
Наконец первая суматоха поулеглась, мы могли посмотреть друг на друга.
— Напрасно ты меня принял за Антуана, — засмеялся первый мужчина. — Я Иван Шульга, зови меня просто Иваном.
В самом деле, у него скуластое лицо, доброе и широкое, чистейший рязанец или курянин, просто удивительно, как мог я обмишуриться, приняв его за бельгийца.
— Вы знали моего отца, Иван?
— Мы с ним страдали по разным лесам, — странно ответил Шульга, — но я имею о нём сведения, что твой отец известен для Бельгии.
А это Луи Дюваль[1] и его верная жена Шарлотта, они тоже убивали бошей в партизанах и имели дружбу с твоим отцом.
Мы ещё раз познакомились, на этот раз церемонно пожав друг другу руки.
— А это Сюзанна Форетье, жена твоего друга Антуана, — продолжал Иван. — Она теперь будет твоя симпатическая хозяйка, так что слушай её.
Сюзанна протиснулась между Луи и Шарлоттой и крепко пожала мою руку. Она была хрупкой, подвижной и весело щебетала.
— Она говорит, — перевёл Иван, — что Антуан не смог сегодня приехать, ему не разрешили его капиталисты, но, когда мы приедем, Антуан уже будет дома. И ещё она задаёт тебе свой вопрос, любишь ли ты шампиньоны в сметане? — До чего же странно этот Иван говорил: без малейшего акцента и в то же время как бы не по-русски; я ещё не мог понять, в чём тут дело, да и не до того было сейчас.
Я не успел высказать радости по поводу шампиньонов. Луи перебил Сюзанну и повернулся ко мне. Теперь я мог и его рассмотреть внимательней: длинное, будто сдавленное с боков лицо со смуглой продублённой кожей, цепкие блестящие глаза. Говорит отрывисто и резко, словно сердится. Шарлотта молчит с непроницаемым лицом, такая же высокая и седая, как и Луи, им обоим за шестьдесят.
— О чём они говорят? Я что-то не улавливаю.
— Он ругает Сюзанну за её шампиньоны, — ответил со смехом Иван. — Всегда, говорит, эти женщины лезут вперёд со своей кухней. Луи знает, зачем ты приехал, и он даст тебе ответ за твоего отца.
— Он об отце говорит? Что?
— Он сообщает: ты сильно похож на Бориса; он сразу узнал тебя, как увидел. Он сердечно счастлив, что ты приехал, и хочет много сказать тебе про Бориса. Он требует, чтобы я переводил тебе все, что он будет говорить.
— Спасибо, Иван, без вас я тут как без рук. Я как раз хотел спросить у Луи, нет ли у него отцовской фотографии?
— Мы уже говорили об этом. У него есть лесная фотография, он не взял её, но дома он тебе все покажет. Борис был командиром отряда, а Луи служил его помощником, поэтому ты теперь его желанный гость.
Продолжая разговор, мы двинулись к выходу. Иван спросил, какая погода в Москве. Я болтал как можно
