Провожаем Терезу и зятя в Льеж и остаёмся одни. Кукушка на стене кукует. Звонит мадам Констант: прошлое барона Р.Э.Мариенвальда безупречно: участник Сопротивления, кавалер двух английских орденов и одного бельгийского, состоит в аристократическом ордене, почётный член филателистического клуба, поддерживает переписку с весьма влиятельными и титулованными лицами как в Америке, так и во Франции. Близок к Ватикану. Имеет тесные связи с ЮПТ…
— Что за ЮПТ такое? С чем его кушают?
— Так она мне говорит, сейчас я спрошу, это означает юнион… То есть по-нашему союз народного труда, так она ответила.
— НТС? Народно-трудовой союз? Так он всё-таки в открытую занимается антикоммунизмом? Спроси-ка об этом поточнее. Где центр этого вашего ЮПТ — Франкфурт-на-Майне? Трудись во благо родины, Иван.
— Она тебе сообщает, — передаёт Иван, — что в этом нет ничего опасного, у них можно этим заниматься.
— Ну разумеется, у них все можно, и все не опасно. Скажи ей, что я узнал кое-что о пропавшей папке.
— Как ты узнал? — спрашивает Иван.
— Передай так: папка с архивом «кабанов» пропала не в прошлом году, а буквально на этих днях, может, даже вчера, я точно ручаюсь за это. Может, эта деталь окажется ей полезной и наведёт на след?
— Она говорит мерси и удивляется, откуда ты это знаешь? Я тоже тебе удивляюсь, — добавляет он.
— Не занимайся отсебятиной. Я ещё кое-что знаю, но об этом пока рано говорить. Спроси: не связан ли кто-нибудь из работников архива с вашим неопасным ЮПТ?
— Так ты продолжаешь иметь упорное подозрение на этого барона? — пытает меня Иван. — Так она спрашивает.
— Да, я подозреваю именно его. Если не он сам, то его сообщники. Откуда они, этого я ещё не знаю: хоть из Ватикана.
— Ватикан не занимается такими делами, — оскорблённо заявляет Иван от имени мадам Констант.
— Вот поэтому я вам обоим и толкую про НТС. Они-то как раз такими делами занимаются.
— В этом она с тобой согласная. Она тебя благодарит и будет искать для тебя дальше.
А кукушка продолжает куковать. Иван, пытаясь развлечь меня, то принимается жаловаться на капиталистическую жизнь, на дороговизну больницы, в которой лежит дочь, на отсутствие заказов, то перескакивает на попа, видя, как я томлюсь. А я смотрю на телефон и слушаю звуки улицы. Проходит ещё два часа — и ни одного звонка, словно все вымерло.
— Пойдём, я покажу тебе мастерскую, — предлагает Иван, — и немного поработаю. Если ты у нас поживёшь ещё месяц, я могу окончательно прийти к разорению. Но для нашей родины я готов трудиться и на это.
— Так что же ты трудишься вдали от неё? — раздражали меня эти Ивановы присказки, прямо сил не было, но до сих пор я терпел, а тут не выдержал. Кто он такой, чтобы так распинаться? Как ни крути, одно выходит: натуральный эмигрант, от этого не отвертишься. «Наша родина», «моя страна»… — что-то я не слышал о том, чтобы Командир или Виктор-старший трубили об этом на каждом перекрёстке, а уж они-то трудились не за страх, а за совесть: у Командира звёздочка золотая, у Виктора-старшего орденов полна грудь. Да у нас вообще не принято… А этот только и делает, что говорит, столько наговорил, что дальше некуда. — Кто ты такой, Иван? — продолжал я, накаляясь. — Рихард Зорге? Или полковник Абель?
— Кто они? — необидчиво заинтересовался Иван. — Это ваши люди?
— Кто такой Лоуренс? Небось слышал?
— Это ихний шпион, — тут же ответил Иван.
— Ихних шпионов знаешь, а про наших разведчиков не слыхал? Да, Иван, в самом деле далеко ты от родины оторвался.
— Ты на мой язык намекаешь? — обиделся Иван.
— Да, и на язык тоже.
— А сам как говоришь? — Иван злорадно улыбался. — Ты говоришь: «мадам Жермен», «мадам Констант». У нас так можно называть только таких женщин, которые гуляют на панели. А про порядочную мадам нельзя так сказать. Или ты всё время говоришь: гран мерси. Это неверно…
Я тоже улыбнулся:
— Спасибо, Иван. Преподаёшь мне урок хорошего тона?.. Что поделаешь, когда языком плохо владеешь.
— Я тоже плохо знаю ихние порядки, — согласился Иван. — Я бедный русский в этой стране.
— Вот об этом и речь: о твоём социальном положении. Оглянись на свою мастерскую, — мы уже прошли из дома через боковую дверь по коридору и оказались в низком просторном помещении, заставленном станками всякого назначения. — Да у тебя тут целый цех, Иван, во главе с подпольной электропилой. Я распознал твою душу, Иван: ты есть типичный мелкий собственник. А может, и не мелкий, это мы ещё проверим. У нас, знаешь, какие мебельные комбинаты!
— Я знаю, — с грустью отозвался Иван. — В нашей стране не разрешают собственников, даже мелких. Но я же сам работаю от зари до зари, я никого не эксплуатирую, а меня — все. Я работаю под нажимом.
— Звонок-то мы услышим? — спросил я, заглядывая в раскрытые двери мастерской, откуда видна улица.
— У меня тут стоит второй аппарат, — Иван кивнул на столик в углу, напоминающий конторку. — Вдруг позвонит заказчик?
— Кто же тебя эксплуатирует, Иван? Заказчики? — Интересно всё-таки, что он ответит.
— Я всеми эксплуатированный, — не задумываясь, отвечал Шульга. — Налог у меня кто отнимает? Эксплуататор. Цены кто повышает? Они, тоже эксплуататоры. А три месяца назад в Льеже открылась большая фирма, и все мои заказчики побежали туда. Скоро я совсем останусь без заказов и разорюсь.
— Четыре с плюсом тебе, Иван. Ты получил наглядный урок политэкономии на собственной шкуре. «Крупная буржуазия разоряет мелкую», — вот как должен ты был мне ответить. Тогда я поставил бы тебе пятёрку.
— Тут все друг друга разоряют, — с готовностью подтвердил Иван. — Каждый эксплуататор думает о самом себе, а не о других эксплуататорах. Никакой классовой солидарности. Они снизили цены на двери и рамы для окон, которые я делал.
— Можешь не объяснять, Иван. Крупное производство рентабельнее, чем мелкое полукустарное, вроде твоего. Усвоил?
— Они эксплуататоры, но я тебе скажу, что они дураки, — с усмешкой отозвался Иван. — Зачем они рассылают всем проспекты на двери и окна? Ведь это очень дорого стоит, красивые цветные проспекты, а они шлют их бесплатно, они только деньги теряют на этом.
— Пять с минусом, Иван, — я засмеялся. — Может, им как раз выгодно рассылать эти проспекты, иначе они бы их не рассылали. Не такие уж они дураки, Иван.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что с помощью этих бесплатных проспектов они и переманивают твою клиентуру. Они на тебе заработали, Иван, на эти проспекты.
— Вот я и говорю, что они меня эксплуатируют, — уныло согласился Шульга. — Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда работал по устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я рос в нашей деревне, и сейчас тоже живу — в ихней деревне. Мы тёмные деревенские жители и закованы в цепи капиталистических стран. Приедет человек из города и тут же обманет меня, тут есть такие коммерческие вояжёры, которые всех обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.
— Зачем же ты тут остался, о эксплуатированный Иван, закованный в цепи?
— Потому что я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все уехали, а я остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил
