— А я говорю, не надо делать из мухи слона, — настаивала на своем Сара Брассфилд. — Единственное, о чем мы всерьез беспокоимся, — так это чтобы овцы и собаки всегда были к ночи загнаны домой.
Тут она спохватилась и сокрушенно покачала головой:
— Господи, что же я за хозяйка такая?! Стою себе, болтаю языком и не даю вам даже назвать себя, а тем паче — не зову в дом, подальше от этого пекла.
— В доме тоже адская жара, — пробормотал Сет. — Хотя, конечно, милости просим — и вас, и вашу миссис.
— Меня звать Маккриди, Мэтт Маккриди, — протянул руку Мэтью, — а это моя жена Элизабет.
Миссис Брассфилд с недоумением взглянула на Верену:
— Но мне показалось, что вы называете ее Реной.
— Полное имя — Элизабет Коррена.
— Что-то она у нас не похожа на мексиканку, — с недоверием произнес Сет.
— Боюсь, ее матушка была слишком уж романтичной и обожала читать поэзию.
— Чего-чего?
— Я говорю — это из Геррика[24].
— Он хочет сказать — она из Херриков, — вмешалась Сара, чтобы внести ясность в это дело. — То есть до того, как она вышла замуж, ее звали Лиззи Херрик — ведь так, милая?
— Да, — коротко подтвердила Верена, даже не пытаясь вывести хозяйку из заблуждения.
— Вот и хорошо. А теперь, когда мы с этим разобрались, входите-ка поскорее в дом и хоть немного остыньте после этой жары, а я пока пошлю Пабло к насосу за водой.
Повернувшись к мальчику, она что-то тихо сказала ему по-испански, и когда тот исчез за углом дома, улыбнулась и объяснила:
— Я сказала ему — если он будет хорошим мальчиком, то именно он повезет вас утром в Колумбус.
Мэтт, а за ним и Верена шагнули в дом мимо светящейся лучезарной улыбкой Сары и оказались в большой темной комнате. Отодвинув ногой собаку, Сет подвел Верену к скрипучему креслу-качалке с мягким, как подушка, сиденьем, и та, еще не привыкнув к мраку, собралась было сесть, как вдруг подушка ожила и, выпустив когти, зафыркала и зашипела.
— Куда ни ступи, всюду эти чертовы кошки, — пробормотал Сет, глянув вслед спрыгнувшему на пол животному. — Этого кота Сара назвала Сидр, потому хак нрав у него такой, будто у него в жилах вместо крови — перекисший сидр. Других кошек звать Тыква, Милка и Сухарь, хотя на кой ляд она дает им клички, я не знаю — все равно они не отзываются… Эй, осторожнее, — предупредил он Мэтта, — если наступите на Молли, она вас цапнет.
— Мне всегда удавалось ладить с собаками, — заверил его Мэтт.
— Это не собака. Собаки у нас — Птаха и Руфус. А Молли — это свинья. От жары она делается малость нервозной.
— Свинья? Здесь, в доме? — слабым голосом спросила Верена.
— Свинья, чтоб вы знали, чистоплотней собак, когда их держишь в доме.
Опасаясь, что Верена может высказаться на этот счет более откровенно, Мэтт поспешил вставить:
— Когда я был еще мальчишкой, мы тоже держали свиней.
— И небось резали их на мясо?
— Да.
— Ну а мы не съедим нашу Молли. Это было бы почти все одно, что убить члена семьи.
Вспомнив об обйзанностях гостеприимного хозяина, Сет после небольшой паузы сказал:
— Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, а Сара сейчас свернет шеи паре куриц, и вы сможете подзакусить. Я тоже пойду — надо взглянуть на уборную, прежде чем показать вам туда дорогу.
— Да, уж пожалуйста, — негромко пробормотала Верена.
Когда он вышел, она обвела взглядом комнату, поморщилась и прошептала:
— Мы не можем здесь оставаться, Мэтью, — просто не можем. Я не собираюсь есть или спать, когда под ногами у меня свинья.
— Но я не знаю, куда нам еще деваться, — возразил Мэтью. — Может быть, вы знаете? Если вам есть что предложить получше — пожалуйста, я вас слушаю.
— Мне кажется, лучше уж идти пешком в Колумбус.
Едва она произнесла эти слова, как откуда-то из полумрака вышла черно-белая свинья и, презрительно хрюкнув в ее направлении, проковыляла к креслу-качалке, перед которым плюхнулась на пол с таким видом, будто давала понять, что любой, кто осмелится сесть в кресло, будет иметь дело лично с ней, Молли.
— Как вы думаете, это создание опасно? — спросила Верена у Мэтью с нервной дрожью в голосе.
— Вы же слышали, она кусается, — напомнил он.
— Не могу поверить, чтобы кто-нибудь держал в доме свинью, словно она любимая кошка или собачка.
— Согласен, держать ее в доме — это, пожалуй, слишком. Хотя, с другой стороны, если вам когда- нибудь придется близко увидеть маленького поросенка, вы должны будете признать, что он довольно симпатичное существо, а если еще его и приласкать, то он будет бегать за вами, как собачонка.
Она взглянула на Молли и с большим сомнением проговорила:
— Симпатичной ее уж никак не назовешь. Вообще-то я никогда раньше не видела свиней так близко.
— Как, даже в западной Пенсильвании?
— Ну, свинарники я, конечно, видела, но к животным не очень-то присматривалась. Мне всегда казалось, что, стоит мне близко их увидеть, я не смогу больше есть свинину.
Обойдя стороной свинью и не переставая при этом с опаской на нее посматривать, Верена нашла другое кресло, в которое она, предварительно смахнув с него пыль, и опустилась.
— Мне трудно постигнуть, как могут люди жить вот таким образом, — устало произнесла она.
— Где — здесь или вообще в Техасе?
— И здесь, и там.
Подойдя к маленькому окошку, он приподнял выцветшую ситцевую занавеску и выглянул во двор, Сара Брассфилд кралась то за одним, то за другим из примерно пятнадцати-двадцати долговязых цыплят, стараясь выбрать самого упитанного. Наконец ей это удалось, и ее рука, метнувшись, как молния, крепко ухватила добычу. Накрыв отчаянно вырывающуюся и кричащую птицу передником, она понесла ее куда-то за угол дома.
— Так живут не только здесь, Рена, — сказал Мэтью, опуская занавеску. — Я всегда спрашивал у отца, что заставляет людей жить на ферме.
— И что же он вам отвечал?
— Ничего. Но теперь, оглядываясь назад, я начинаю думать, что некоторые люди просто не могут жить без земли, им необходимо пустить где-то корни-уж так они устроены. Все их мечты, все устремления направлены на приобретение в собственное владение хотя бы клочка земли. Кое-кого она кормит и даже является источником доходов, другие стараются изо всех сил, но в конце концов терпят крах или даже умирают на ней.
Мэтью снова приподнял занавеску, но, хоть он и смотрел во двор, перед глазами у него возникли теннессийские просторы, грязь, одинокое старое сучковатое дерево и покосившийся ветхий сарай.
— Для меня жизнь на ферме была как зыбучий песок, — медленно говорил он, словно обращаясь к самому себе. — Я боялся, что она засосет меня, что я задохнусь под тяжестью этих нескольких акров земли.
— Именно так и было с вашим отцом?
— Нет, он к этому относился иначе. Насколько мне известно, он еще жив и по-прежнему трудится в поте лица.
— А разве вы не поддерживаете с ним контактов?
— Я ни с кем в Теннесси не поддерживаю контактов последние несколько лет. Думаю, у них все в порядке, иначе кто-нибудь давно бы мне написал.
Он обернулся и посмотрел ей в лицо:
— Наверно, я кажусь вам бессердечным?
