землю, но ее это не волновало…
— Мы сейчас же поедим к Беа, и вы во всем ей признаетесь. — Вклинилось в ее мозг его резкое приказание.
Селина моргнула.
— Я не куда не поеду!
— Еще как поедите!
— Как вы не понимаете! — Селина в ярости сжала ремешок помпадурки.
Не будет она унижаться перед этой Беа! Да ни за что на свете! Чего ей стоило врать той, глядя ей в глаза и униженно умолять расторгнуть помолвку.
— Я никуда не поеду, а если вы силой заставите меня, то клянусь вам, я выставлю вас полным дураком! Я буду утверждать, вы слышите, я буду утверждать, что у меня от вас ребенок!
— Только посмейте!
— Да, да, еще как посмею! Я расскажу ей о том, как вы меня соблазнили, как целовали в саду и вы знаете, что у меня найдутся свидетели.
— Ах, ты стерва!
— Будите оскорблять меня, я расскажу ей, как вы насмехались над ней за ее спиной. Везите меня к ней, я с радостью выложу ей…
Он дал ей пощечину. Не больно, но она заставила ее замолчать. На ее глаза навернулись слезы.
— Бессердечная стерва! Вы понимаете, что теперь никто не захочет жениться на ней?
Прижав руку к щеке, Селина презрительно возразила:
— Еще как захочет, у нее столько денег, что она никогда не останется старой девой! — Заметив, что от ее слов, он только скривился, добавила: — Да присмотритесь к ней повнимательнее — она же сама не хотела за вас замуж!
Тони мрачно смотрел в окно. Мимо проплывали ухоженные фасады домов, разодетые дамы, обрадовавшись хорошей погоде наконец-то вытащили на свет свои светлые шелковые зонтики[1] — там, за окном, все дышало умиротворенностью. В его же душе, зрело желчное желание убить сидящую напротив него красавицу.
Самодовольная, себялюбивая, заносчивая — в ней не было и грамма доброты, чего уж там говорить о жалости. Вместо того, чтобы устыдиться, почувствовать раскаяние, эта стерва смело возражала ему на все его претензии и даже угрожала. У него иссяк словарный запас, в его голове никак не укладывалось, как можно было быть настолько жесткой — эта же вертихвостка, сидела с непрошибаемым видом.
И как его угораздило связаться с ней?
Поначалу, едва познакомившись с ней, она его забавляла. Он видел насквозь всю ее коварную натуру — это жадное стремление повелевать, утвердиться, показать себя. Он походя разбивала мужские сердца. Если у нее было настроение, она могла поощрить, если такового не оказалось, могла запросто уничтожить. За свою жизнь он насмотрелся на таких вот женщин. С годами, жизнь их пообтесывала, а если этого не делали трудности, то за них справлялись года — старея, они теряли свою силу, и вот тогда они становились жалкими старухами, упорно стремящимся молодиться. Но эта была еще молода, так молода, что порой ему хотелось как-то повлиять на нее, остановить, заставить оглянуться…
Они подружились. Эта была странная дружба — он вел себя с ней по-отечески, скорее иронизируя над ней, чем проявляя заботу, с ее же стороны это было тщеславие. Поначалу, она пыталась кокетничать. Он впрямую высмеивал все ее уловки, не реагировал ни на ее румянец, ни на взмах прекрасных ресниц, ни на лесть, которой она пыталась опутать его мозг. Затем она успокоилась и перестала изображать из себя милую молодую леди — каковой она не являлась. Теперь она могла в открытую признаться, что некий мистер Х, не смотря на все свои миллионы, действительно болван, а прелестная мисс К., которой восхищается половина Лондона, ей и в подметки не годится. Он видел все ее недостатки и тем не менее ему доставляло удовольствие ее общество. До последнего времени…
Месяц назад, их отношения вышли за рамки допустимых. Он и сам не знал, что послужило тому причиной. Наслаждаясь приятной умиротворенностью, вдыхая в себя запахи зимнего сада, он рассказал ей о том, что наконец, женится. Она поздравила его. В тот вечер на ней было довольно открытое платье — небольшие рукава буфом из прозрачного газа и почти обнаженные плечи. Он любовался ее кожей. Да он всегда ею любовался. Любил смотреть на ее плавные движения, знал, что означает каждый взмах ее головы. Любил ее запах — нежный, лимонный, едва уловимый. На скамье лежала ее шаль, она попросила принести ее.
А потом она поцеловала его. Неожиданно и робко. Ему захотелось рассмеяться, высмеять ее, заставить отодвинуться, но она начала действовать так ловко, что он обо всем позабыл. Какого черта, подумалось ему тогда. Какого черта, ведь он еще не женат…
Почему тогда он не подумал о Беа? Сейчас он о ней думал. Он до сих пор видит ее глаза — огромные, в которых так и плескалась горечь, наполненные разочарованием и… тоской. Она никогда не смотрела на него так. Сколько он себя помнил, Беа всегда была на его стороне, она была его тылом, его другом, его невестой, почти женой.
—
Даже обвиняя его в мнимом предательстве, Беа, сочувствовала этой змее, что сейчас самодовольно заявляла, что расскажет его невесте «всю правду». Какую правду, когда он даже не притронулся к ней, хотя видит Бог, у него было такое желание!
Он был слишком поражен ее обвинениями, чтобы понять, что она не верит ему. Беа твердо отказалась от женитьбы, смертельно холодным тоном заявив, что сейчас в этом уже нет нужды. Он разозлился, обещая притащить к ней эту мерзавку и заставить в его присутствии повторить всю ту ложь, что она наговорила ей. Но Беа только покачала головой.
— Уходи. Я не хочу тебя видеть. Позаботься лучше о своем ребенке…
Прямо от нее он помчался к Селине, но прошло целых два дня — два дня!, пока ему удалось отыскать эту сучку.
— И долго мы так будем ездить по кругу?
Тони оторвался от окна и взглянул на Селину. На него в упор смотрели самые изумрудные глаза, которые он когда-нибудь видел. С таинственным продолговатым разрезом и темными длиннющими ресницами. Ему вновь захотелось убить ее.
Выхода нет. Как он сам этого не понимал?
Беа действительно не стремилась за него замуж. Не даром она откладывала женитьбу, а он ей это позволял. Он сам не мог представить ее в качестве собственной жены. Они были друзьями с самого детства — они вместе росли, вместе проводили каждое лето, их связывало какое-то дальнее родство, их родители были лучшими друзьями. Их столько связывало — воспоминания, проделки, образ мыслей, привязанность, любовь… но только не страсть. Он никогда не мог представить Беа в постели, нет он пытался, не раз и не два, но он просто не мог.
В то время, как эту, смотрящую на него с торжеством хладнокровную стерву, он запросто, хоть сейчас, мог представить постанывающую от страсти в его объятьях, и что самое омерзительное… он был бы этому рад.
Да, да, подспудно, на протяжении всех этих лет, он желал эту девушку…
— На Портмен-сквер! — каким-то скрипучим голосом приказал он кучеру в окошечко и вновь отвернулся к окну.
Ему надо поговорить с Беа. Если он жениться на этой мерзавке, репутация той будет уничтожена. Он был готов скрыться в какой-нибудь глуши, скрывая собственную женитьбу и ждать до тех пор, пока Беа не найдет себе достойную замену. Разрыв помолвки будет естественно только по ее желанию, что собственно и правда, сам бы он на такое никогда не решился.
Понадобиться время, что общество убедилось, что именно Беа отказала ему. Селину надо будет отправить подальше, чтобы та и носа своего не показывала. Затем он присоединиться к ней, они поженятся, но даже если им потребуются годы, даже вся жизнь — они не вернуться в Лондон, как муж и жена до тех пор, пока Беа не выйдет замуж. Это единственное, что он мог сделать для нее в такой ситуации.
Просчитывая свои дальнейшие действия, Тони и не заметил, как они подъехали к кирпичному особняку
