казалось одетой в дешевом вкусе, слишком ярко. Но как не еврейка, в том же платье она показалась ему интересной женщиной, которая через одежду выражала свое душевное состояние. Было так, будто теперь она имела право на недостатки; как будто ее своеобразие, ее стиль, ее резкость не были больше результатом плохого воспитания и слепого подражания светским манерам, но проявлением бунтарского духа, сердитого духа, духа который отваживался не считаться с мелкими правилами поведения. Как еврейка она казалась ядовитой и развязной, и он ненавидел себя, хотя его так ужасно тянуло к ней, но теперь, он больше не боялся ее, потому что теперь его любовь могла изливаться не замаранной виной за чувство к тому, что его достоинство всегда требовало презирать. Он сглотнул, в то время как его глаза опустились на столешницу.
Он не понимал, как вообще в ней ошибся. В ней не было ничего еврейского. Ничего.
Его лицо успокоилось от раскаяния, когда он снова встретил ее взгляд. – Я хочу попросить прощения, мисс Харт. Тогда у меня был напряженный день.
Она иронически мигнула и приподняла брови, как будто устала. – Могу представить, – сказала она.
Он не понял. Его голова наклонилась чуть вперед, и он спросил: – Что вы можете представить?
Ее глаза широко раскрылись на него. Его кожа начала гореть. Если она не объяснит свои слова сейчас же, он утонет в снисходительной игривости ее взгляда. Но она ничего не сказала, а только вдохнула уголками губ.
– Мисс Харт, я следовал указаниям, – сказал он, подбирая слова. – Я не мог рисковать.
Она забыла о губах, ее лицо расслабилось, и она слушала.
Продолжая в доверительном тоне, он наклонялся к столу. – Та компания не берет их на работу. Ни при каких обстоятельствах. Со времени основания туда не взяли ни одного. – Вы понимаете? Ни одного. Ни при каких обстоятельствах.
Он увидел, что ее покидает предубеждение к нему, и почувствовал надежду в том, как сдвинулись ее смущенные брови. Она перестала мигать, руки неподвижно лежали на краю стола. Он полностью повернулся к ней лицом и совсем чуть-чуть поднял голову выше. Он почти мог видеть, что происходило с ним в лабиринтах ее сознания. И затем ее брови разгладились, она пошевелилась и посмотрела в сторону, облизнув языком нижнюю губу.
– Ну что ж, – сказала она мягко и сочувственно, – так или иначе, это не имеет значение. Сама я не могу принять вас на работу…
– Это не главное. Я… – он наклонялся над краем стола, его щеки неестественно надулись, а тонкие причесанные волосы растрепались. – Я очень много думал о вас после того дня. Пожалуйста, поверьте мне. Правда, думал.
Она казалось польщенной вопреки себе. Ее нежная рука медленно скользнула вдоль ручки кресла.
– Ну да? – недоверчиво сказала она.
– Я пережил тяжелые времена с тех пор… фактически с тех пор как вы на меня посмотрели.
Казалось, это ее заинтересовало. Он продолжал.
– Вы знаете, я… ну да, честно говоря, мне пришлось уйти с той работы. Они собирались перевести меня на работу обычного служащего.
– Почему? – с интересом спросила она.
– Ну, похоже, им показалось, что после того, как я надел очки, мое лицо перестало соответствовать требованиям предъявляемым к администрации.
– Тогда вы понимаете, что я имею в виду, – сказала она. Впервые ее голос смягчился. В нем звучало немного сострадания к нему, почувствовал он, и стал более сильным в своем дознании.
– Я понимаю, что именно вы имеете ввиду. – Он почувствовал, что река в нем выходит из берегов. – Я пробовал найти работу и куда бы ни приходил, везде все одинаково.
– Ну да, они же все слабоумные. Вы никогда с ними не договоритесь.
– Я тоже это понял. Поэтому я пришел сюда.
Откуда вы узнали, что это еврейская компания? – поинтересовалась она.
– Почему… разве это так?
– А вы не знали?
– Ну, имя…
– Мейерс – еврей.
Он сделал вид, что усваивает новость, и ничего не говорил. То, кем был Мейерс, теперь не имело никакого значения.
– Вы не хотите здесь работать, да? – сочувственно улыбнулась она ему, как будущему товарищу по несчастью.
Он грустно поднял на нее глаза, обрадовавшись в душе, что она сравнила свое положение с его.
– Итак, вы все же хотите здесь работать.
Он замигал как будто беспомощный и уязвленный.
– Мистер Ньюмен, плохи ваши дела. Теперь я это увидела.
– Правда?
– О да, с этим здесь в порядке. – Она перевела взгляд на его лицо.
– Я действительно извиняюсь, что перепутал вас с… – начал он, пытаясь высказаться сам и, помогая